Евген Плужник. Недуг
       > НА ГЛАВНУЮ > ФОРУМ СЛАВЯНСКИХ КУЛЬТУР > СЛАВЯНСТВО >


Евген Плужник. Недуг

2019 г.

Форум славянских культур

 

ФОРУМ СЛАВЯНСКИХ КУЛЬТУР


Славянство
Славянство
Что такое ФСК?
Галерея славянства
Архив 2020 года
Архив 2019 года
Архив 2018 года
Архив 2017 года
Архив 2016 года
Архив 2015 года
Архив 2014 года
Архив 2013 года
Архив 2012 года
Архив 2011 года
Архив 2010 года
Архив 2009 года
Архив 2008 года
Славянские организации и форумы
Библиотека
Выдающиеся славяне
Указатель имен
Авторы проекта

Родственные проекты:
ПОРТАЛ XPOHOC
ФОРУМ

НАРОДЫ:

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ
◆ СЛАВЯНСТВО
АПСУАРА
НАРОД НА ЗЕМЛЕ
ЛЮДИ И СОБЫТИЯ:
ПРАВИТЕЛИ МИРА...
ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ
БИБЛИОТЕКИ:
РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ...
Баннеры:
ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

Прочее:

Евген ПЛУЖНИК

Недуг

Роман

XVII

Будто остановилось житие Ивана Семеновича. То все вперед и вперед шло, ширилось ли, сужалось ли, но развивалось, менялось; в последнее время даже утомляло калейдоскопичностью перемен, много нового и неожиданного, а то вроде вдруг все вычерпалось: минует день за днем – все, как один… Будто замкнутый какой-то круг.

Эту мысль подал ему однажды Звирятин.

Встречаясь с Иваном Семеновичем у Завадской, он теперь ничем не выделяет его среди других – ни одного намека, ни единой усмешки, разве что пронзит острым взглядом, как услышит певицыно «Орлик»… На заводе тоже сухой и корректный – ни лишнего слова, ни праздного взгляда: таков, как и раньше был, горделивый спец, «англичанин»… С того часу, как выехал Сквирский, хорошо это помнит Иван Семенович; однако же почему – понять не мог, пока не выяснилось это в коротенькой и случайной беседе однажды вечером, когда вышли они одновременно из оперы, где после долгого перерыва с большим успехом выступала Завадская.

Сошлись они случайно около последнего извозчика и чтобы не ехать вдвоем, каждый решил идти пешком; так и получилось, что пошли они рядом.

- Прекрасная актриса! – с квартал помолчав, вроде сам себе проговорил Звирятин. – А все же не скажу, что в ней лучше – актриса или женщина… Собственно, для меня они сливаются, одна другую дополняет… Не говорит ли вам это кое-что о самой природе искусства?

Иван Семенович промямлил что-то невразумительное. Он не прислушивался к словам Звирятина, обеспокоенный тем, что, может, до самого завода придется идти вместе…

Это заметил Звирятин.

- О, я вижу, что на вас это произвело еще большее впечатление! – бросил взгляд на своего спутника. – А интересно, что вас в ней восхищает? Певица? Актриса? – спросил невинно, а ответа не дожидаясь, вроде припомнил:

- А я до сих пор вас не поблагодарил! Все забываю…

- Меня? За что? – удивился Иван Семенович.

- Ну, как же! За ту услугу, что вы сделали для меня…

Иван Семенович глядел на него, не понимая…

- Ах вы же актер! Какой наивный, – рассердился слегка Звирятин. – И не абы какую услугу, а величайшую. Это же вы сумели убрать с нашей дороги Сквирского… Говорю с нашей – ведь мы с вами, дозволите открытым быть, по одному следу гоним. На одну дичинку охотимся…

И заметив, что Иван Семенович хочет возразить, говорил торопливо:

- О, я понимаю, конечно, что вы не обо мне беспокоились, многоуважаемый! А все же, хоть и против воли своей, но и мне помогли крепко… Без Сквирского нас, претендентов, так сказать, - только двое осталось – вы да я, а это куда легче и проще!

Горячая волна захлестнула Ивана Семеновича. Он расстегнул бекешу и как холодную воду, пил морозный воздух и не мог напиться: все еще душило его желание ударить – какая это была бы звонкая, соковитая оплеуха! – в жирное насмешливое лицо Звирятина… Так его, Ивана Семеновича Орловца, оскорблять! Такое о нем подумать! Как он посмел? «Как вам не стыдно?» - за малым не выкрикнул он, да припомнил свой последний визит к Сквирскому и сдержался пораженный: ведь и вправду был он близок к тому, что приписывает ему Звирятин…

А тот разглагольствовал, минуя еще одного извозчика на перекрестке:

- Да, задача – двое и одна – развязывается проще: один из двух, ежели не оба, конечно. Без Сквирского шансы мои значительно вырастают, как же не благодарить вас, многоуважаемый? Особенно взяв во внимание, что и в общем я имею лучшие против вас данные… А? Хоть и вы, нужно сказать прямо, серьезный, - протянул он, покрутив головой. – Да… Эта история со Сквирским… Потрясающий ход, многоуважаемый, - шах королеве! Я, признаюсь, и за себя какое-то время переживал… Даже чемоданчик готовил! – рассмеялся счастливо.

«Так вот почему не цеплял он меня - боялся…», - криво усмехнулся Иван Семенович.

- Посмеиваетесь? – по-своему понял это Звирятин. – Думаете, попался, Жучок, пану в ручки; поведаем, видно героине, какой такой этот Звирятин, как он элементарно и цинично все понимает… Не боюсь, многоуважаемый, не расскажете! А хоть бы и рассказали – только выиграю! Заинтригуете героиню моей персоной, сами ее внимание ко мне привлечете…

Иван Семенович не отозвался.

- Или все возразить хотите? «Ошибаешься, инженер Звирятин, аж никак я не изменился и все так же борюсь с собой – от искушения такого!» Ну, если думаете так, то дозволяете сказать вам, товарищ Орловец, случился с вами конфуз чрезвычайный! Тикать вы, возможно, и тикаете, да убежать не можете: по кругу бегаете! Кругом, многоуважаемый, кругом! Как тот конь на манеже…

Это запало Ивану Семеновичу: возможно, потому и кажется ему, что замкнуло его дни в неразрывное кольцо, что остановилась его жизнь? Ведь и правда, разве не бежит он на одном месте, около того самого центра, не приближаясь, не отдаляясь от него? Разве хоть на шаг приблизился он к разрешению той сложной задачи, какую жизнь перед ним поставила? Нет, все осталось по-старому, как было до ухода Наталки, до отъезда Сквирского. Даже усложнилось еще сильнее. Теперь, ближе узнав Завадскую, он не только почувствовал, как было сначала, а и осознал, какие они бесконечно разные. Она чужая ему, как чужие и все те, кто составляет ее общество; он не только не понимает их, но и не хочет их понять, они безразличны ему все и каждый в отдельности, как и она сама… Во всяком случае, таких людей он не любил и любить никогда не сможет, то иной свет, который он презирает… А вместе с тем его тянет к ней, тянет непереборимо, это единственное, что выявил он за это время! Против этого бессильны и его разум, и его воля…

Напрасно убеждал он себя, что все то глупости, - он это знает; напрасно напрягал всю свою волю: не видеть ее дольше, чем два вечера, он не мог… Ему не работалось тогда, не думалось; ему не хватало ее голоса, ее движений, ее запахов…

Это было влечение стихийное, разум и воля не могли ни остановить его, ни изменить; только и оставалось попробовать понять его, в себе самом изучая. Но чувства не поддавались осмыслению! День за днем распутывал Иван Семенович тот клубок, пока до узелка дошел, какой развязать недоставало сил… Он мог еще так-сяк объяснить себе то, что сталось с ним поныне, но совсем не представлял, чего ждать дальше, ведь восставал против того, что есть. Он соглашался теперь с Наталкой в том, что, действительно, не удовлетворяла она его чем-то как женщина, раз явился у него интерес к другим; он знал, что теперь, коли нарушен его привычный уклад, должен этот интерес обернуться в потребность, но никак не мог понять, как, а главное, почему эта мужская требовательность к женщине привела его к власти над ним Завадской? Почему именно Завадская, кого как человека знает он мало, и все же достаточно, чтобы не желать и себе таким быть? Выходит, влечение к ней – это ничем не прикрытая тяга к женщине, но почему влечет его именно к ней? Отчего, минуя многих иных – таких же красивых, интересных и, в конце концов, таинственных, - желает он только ее? Как и когда успел он сделать этот выбор, как мог он выбирать, не спрашивая? Он понимал ту силу, что толкала его искать женщину, но не мог постигнуть, что же направило его к Завадской? Это было таинство, корни которого – чувствовал это Иван Семенович – скрываются в нем самом, возможно, где-то за глубинами его воли и сознания, да так далеко, что нельзя его открыть…

Эта мысль все чаще являлась Ивану Семеновичу, а с ней все чаще окутывало его желание оставить все так, как есть, - как-нибудь и дальше будет… Все одно: сам он что-то изменить бессилен, а помощи ждать какой? Тут ни родной, ни близкий не поможет. Да и нет у него никого; после разлуки с Наталкой сам он остался, даже друзей нет…

С Писаренко он уклонялся встречаться, зачем ему этот автомат-робот с портфелем, в готовых формулах которого не могло быть ни одного «икса»; что до Куницы, тот сам обегал стороной Ивана Семеновича. Встречаясь на заводе, притворялся занятым страшно, чтобы два-три слова молвив, прочь податься; на квартиру к Ивану Семеновичу тоже не заходил. Сначала это злило и даже обижало: что вправду сделал он такого, чтобы бегать от него, как от чумы? А потом привык, признал даже, что лучше так, ибо о чем, наконец, говорить ему с Куницей? Ему вообще говорить не о чем.

Вернувшись из управы, молча ходил он по тихим, будто нежилым, комнатам своим; молчал и долгими вечерами у Завадской.

- Не понимаю, что ты за тип? – посетовал ему Скорик. – Молчишь, как мстительный суфлер… Так и не разберу – дурень ты или слишком умный?

- Не трогай его! – вступилась Завадская. – Пусть разговаривают те, кому сказать нечего.

А на другой вечер, когда провожал ее в театр, прильнула к нему:

- Вы такой молчаливый теперь, Орлик… Все думаете? Да? Я вас понимаю: вам, как и мне, много осмыслить нужно…

- Нет, я не думаю, - ответил равнодушно Иван Семенович.

- Нет? – оторвала она свою руку. – Значит, все обдумали? Значит, все вам ясно?

- Ум-гу…

Актриса рассердилась.

- Ну, знаете… Я не хотела вам этого говорить, думала, что сами догадаетесь, а теперь скажу… Да, скажу! А вы запоминайте: мне надоело все это. Понимаете, обрыдло! Время кончать. До каких пор продолжаться этой глупой трагикомедии? А? Поймите же, что все это мне противно и не нужно…

- Я знаю, - спокойно согласился Иван Семенович. – Мне тоже.

Она посмотрела на него пристально.

- А раз так, то что же вас держит возле меня? Ну, рассудим спокойно! Вас, может, сбивает с толку то, что я принимаю вас, интересуюсь вами? Так вы же знаете специфичный характер этого интереса; я на вас проверяю себя…

- Знаю…

- И не по моему желанию это случилось, но, во всяком случае, с вашего согласия. Все это Сквирский…

- Это Сквирский.

- Он не верил, что люблю его… Он хотел, чтобы я себя испытала. Он сказал: люди часто считают любовью обычное влечение, такое элементарное, что сила и характер его часто совсем не меняются при перемене объекта… Люди часто говорят: «Я вас люблю» тогда, когда нужно сказать: «Я вас хочу…» Причем очень часто бывает вместо этого «вас» в другой формуле можно подставить многих. Потому-то, прежде чем сказать кому-то: «Я вас люблю…», человек должен крепко выверить эти определения «вас» и «люблю»… Это все Сквирский, вы же знаете.

- Да, это Сквирский. Я знаю.

- Чтобы заставить меня относиться к нему внимательнее, он, как пример того, что люди часто путают эти определения, оставил возле меня вас…

- Да.

- Так вот, что мы теперь имеем? – бросила она на него пристальный, суровый взгляд. – Если быть откровенным, признайте, что теперь вы убедились: не любите меня и любить не можете.

Он молчал.

- Значит, в формуле «Я вас люблю» это «люблю» в данном случае выпадает.

Они уже давно дошли до театра и теперь кружили возле актерского входа, будто те влюбленные, которые никак расстаться не могут.

- Значит, вместо этого «люблю» нужно поставить иное…

- Значит… - охрип на тот миг Иван Семенович, только теперь впервые заметив, что на оперном театре есть флюгер – скрипливые, ржавые стрелы.

Женщина проследила за его взглядом и нервно пожала плечами.

- Так что в другой формуле вместо «вас» можно поставить не только певицу Завадскую, а всякую иную. Вот и шерше ля фам *, товарищ, а меня прошу оставить в покое.

Не попрощавшись, шагнула несколько шагов от него, но заколебалась.

- Я это говорю не для того, чтобы сделать вам больно, нет… Чтобы помочь вам.

- Я знаю, - усмехнулся он бледно и пошел прочь.

Чувство тяжкой незаслуженной обиды угнетало Ивана Семеновича, не лишало его ни мыслей, ни досады или боли… Шел, казалось, задумавшись крепко, а вправду – ни о чем не думая, а только проговаривая иногда машинально: «Вот тебе и формула».

- Какая такая формула? – будто разбудил его голос Куницы. – Ты, Ванька, не можешь, чтобы без чрезвычайного: то все психология была, а теперь в математику ударился…

Куница рассмеялся так сухо и коротко, будто разлущил большую пустую горошину, однако же показался этот смех Ивану Семеновичу приятным и сердечным.

- Куница! – схватил он товарища за руку. – Куница…

И будто посетовал, чтобы радость свою прикрыть:

- Так давно я тебя не видел!

- Ну, где же там… Видимся, - покрутил Куница головой в кроличьей шапке-ушанке. – А вот дальше, возможно, и расстанемся… На какой-то месяц, другой… Писаренко – я видел его сегодня – сказал, что наконец есть решение дать тебе отпуск…

- Ну, вот видишь! Вот видишь! – счастливым шепотом зашелся Иван Семенович, не отпуску, а неожиданной встрече с Куницей радуясь. – Вот ты и расскажешь мне, как и к чему… Что Писаренко? Ты! А я тоже много хочу тебе сказать… Очень много, очень…

И вроде испугавшись, чтобы не оставил его Куница одного среди безлюдной улицы заводского предместья, держался за хлястик его кожанки.

- Только не тут, Куница, а в уютном местечке… За пивком, Куница, ты же любишь пивко, я знаю…

И уже открыл перед ним низенькую дверь под большой вывеской «Mon repo». *

 

Перевод с украинского Петра Чалого.

Вернуться к оглавлению

 

 

 

 

СЛАВЯНСТВО



Яндекс.Метрика

Славянство - форум славянских культур

Гл. редактор Лидия Сычева

Редактор Вячеслав Румянцев