Анатолий ЩЕЛКУНОВ. Дипломат России
       > НА ГЛАВНУЮ > ФОРУМ СЛАВЯНСКИХ КУЛЬТУР > СЛАВЯНСТВО >


Анатолий ЩЕЛКУНОВ. Дипломат России

2018 г.

Форум славянских культур

 

ФОРУМ СЛАВЯНСКИХ КУЛЬТУР


Славянство
Славянство
Что такое ФСК?
Галерея славянства
Архив 2020 года
Архив 2019 года
Архив 2018 года
Архив 2017 года
Архив 2016 года
Архив 2015 года
Архив 2014 года
Архив 2013 года
Архив 2012 года
Архив 2011 года
Архив 2010 года
Архив 2009 года
Архив 2008 года
Славянские организации и форумы
Библиотека
Выдающиеся славяне
Указатель имен
Авторы проекта

Родственные проекты:
ПОРТАЛ XPOHOC
ФОРУМ

НАРОДЫ:

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ
◆ СЛАВЯНСТВО
АПСУАРА
НАРОД НА ЗЕМЛЕ
ЛЮДИ И СОБЫТИЯ:
ПРАВИТЕЛИ МИРА...
ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ
БИБЛИОТЕКИ:
РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ...
Баннеры:
ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

Прочее:

Анатолий ЩЕЛКУНОВ

Дипломат России

Историческое повествование

Часть третья

Миротворец. Сан-Стефанский договор: надежды и разочарование

 Разговоры, подобные тому, который у Игнатьева был с великим князем не проходят бесследно. Они оставляют серьёзные отметины на сердце его участников. Это всё равно что плыть против течения. Николай Павлович сразу заметил, что всё ближайшее окружение главнокомандующего изменило к нему отношение. Начались откровенные интриги против него. Но ему это было не впервой. Он старался не обращать внимания на происки и уколы лощёных царедворцев. Твёрдая воля и решимость исполнить поручение государя, которое может обеспечить России наилучшие условия при подписании договора, вели его к цели. Единственный человек, искренне обрадовавшийся приезду графа, был князь Черкасский, у которого были схожие впечатления от настроений в Главной квартире. Князя раздражало отсутствие предусмотрительности и последовательности в действиях командования, полное отсутствие у ближайших к нему офицеров тактичности к болгарам и сохраняющееся предубеждение к ним.

 Игнатьев настоял на возвращении турецких представителей и на возобновлении переговоров в предместье Константинополя – в местечке с сакральным названием: Сан-Стефано. До их прибытия он подробно расспросил Нелидова о том, как проходили переговоры с турками, и составил себе следующую картину.

 8 января великий князь принял уполномоченных султана Север-пашу и Намик-пашу. Оба весьма почтенного возраста. Командующий гарнизоном в Адрианополе был сыном Намик-паши. Обращаясь к посланцам султана, Николай Николаевич сказал:

 – У нас общий враг, который вас привёл к войне. Он воспользовался возникшими между нами недоразумениями. Не слушайте больше его, доверяйте нашему императору, и вы увидите, что никто не сможет нас поссорить.

 Север-паша, опустив глаза, выдавил из себя:

 – Чувствуем, какую большую ошибку мы совершили, когда вызвали эту войну, и сейчас желаем длительного мира. Но чтобы этого достичь, ваши условия не должны быть слишком тяжёлыми… Чтобы они не подточили жизненные силы Османской империи и не уронили её достоинства.

 Он посмотрел в глаза главнокомандующему и просительно произнёс:

 «Будьте великодушны!»

 После короткой паузы великий князь спросил:

 – Какие у вас есть предложения?

 У нас нет формальных указаний, – заявил Север-паша. – Но как понимаю, военные действия не прекратятся до подписания условий мира? Мы направлены, чтобы узнать, в чём заключаются ваши условия.

 В разговор вмешался Намик-паша:

 – Я расскажу вам исторический эпизод. Александр Великий после пленения одного владетеля со всей армией и его богатством спросил побеждённого: «Как хочешь, чтобы я поступил с тобой?» «Как победитель!» – ответил тот. Тогда Александр возвратил ему и армию, и государство, и всё богатство. Тем самым он сделал побеждённого своим самым верным союзником.

 Испытующе посмотрев на великого князя, он добавил:

 – Поступите и вы с нами так, как поступил Александр Великий.

 Николай Николаевич, пряча улыбку в усах, заметил старому султанскому царедворцу:

 – Сейчас случай другой. Война велась нами за освобождение болгарского народа, и султан должен принять случившееся.

 – В таком случае, – сказал Север-паша, – мы могли бы взять за основу наших переговоров решение Константинопольской конференции. В них достаточно гарантируются права болгар.

 На сей раз ему ответил присутствующий здесь же Нелидов.

 – Решения Константинопольской конференции могли быть достаточными перед войной. Однако после её окончания и победы, одержанной над Турцией, условия изменились.

 В подтверждение своих слов он зачитал условия будущего мирного договора.

 – Вы хотите разрушить Турецкую империю! – воскликнул поражённый Север-паша. – Если Болгария станет свободным государством, то наша империя будет уничтожена.

 – Напротив, – вновь взял инициативу в разговоре главнокомандующий. – Тем самым Турция будет спасена. Если примите наши условия, то заложите основы нормальных отношений между Турцией и Россией.

 Сделав паузу, он твёрдо сказал:

 – Решайте быстрее принять наши условия, так как нам предписано из Петербурга не отступать от них. Мы остановим движение наших войск только после того, когда подпишите условия в предложенной вам форме. Любое промедление пойдёт во вред вам!

 Турки попросили время на размышление. Великий князь, завершая первый раунд переговоров, напомнил туркам, что в критические моменты государственные мужи должны иметь смелость нести ответственность, чтобы спасти от гибели своё отечество.

 17 января турецкие представители получили телеграмму от султана и срочно запросились на аудиенцию к великому князю. На следующий день их принял великий князь в гостинице, где он в тот момент проживал. Появившиеся перед ним турки выглядели подавленными. Николай Николаевич встретил их вопросом:

 – С чем пожаловали?

 – Ваше высочество, – взволнованно начал Намик-паша. – мы получили указание султана сообщить вам следующее: «Вы победители. Ваши амбиции удовлетворены. А Турция повержена!»

 – Она спасена! – был ответ главнокомандующего. – И чтобы придать больше веса своим словам, добавил, – Вы избежали громадной катастрофы. Мои аванпосты находятся под стенами Константинополя, и я удивляюсь, что после наших блестящих успехов, в Петербурге демонстрируют такое великодушие к вам.

 Он тут же распорядился начать редактировать соглашение о перемирии и определить предельную линию разграничения русских и турецких войск, а также подготовить политическую декларацию о мире.

 19 января состоялось подписание этих документов. Первым поставил свою подпись главнокомандующий. Он передал ручку Намик-паше. Тот от волнения едва держался на ногах. Сквозь слёзы он с трудом нашёл своё имя и трясущейся рукой подписал бумаги.

 – Болгария воскресла! – торжественно произнёс великий князь. – С этого момента свобода болгарского народа, завоёванная стотысячными жертвами, будет гарантирована политическим актом!

 Протокол о демаркационной линии подписали с русской стороны Непокойчицкий и его секретарь Ливицкий. В соответствии с ним турки должны были очистить крепости Рущук, Видин и Силистра. Но их войска оставались в Варне и Шумене.

 Громким «Ураа!» встретили офицеры, находившиеся в коридоре гостиницы, слова великого князя о заключении перемирия.

 Иностранные корреспонденты тут же окружили турецких делегатов, покидающих церемонию подписания. На вопрос корреспондента лондонской «Таймс», «Что произошло?», Намик-паша злобно сверкнул на него своими чёрными глазами:

 – Вы англичане – причина нашего несчастья! Вы довели нас до такого позора!

 Русская армия сразу не смогла остановить своего движения. Первые колонны докатились до Димотики, Люля-Бургаса и почти до самого Константинополя. Известие об этом вызвало ликование в Петербурге. Царь, давно жаждавший прекращения войны, во время утренней беседы с Горчаковым поручил телеграфировать брату:

 – Желательно ускорить заключение перемирия, чтобы избежать недоразумений.

 Несколько дней спустя, государь написал великому князю:

 – Не верю, что турки искренне и безусловно приняли наши условия мира. Я усматриваю в этом хитрость, внушённую им англичанами, а, может быть, и Австрией, обещая Порте заступиться за неё на будущем конгрессе, на котором настаивает Андраши. Не согласимся на созыв конгресса ни в Вене, ни в Лондоне. Об этом нужно будет договориться с Веной и Берлином… Надо помнить, что в наше время право – в силе!

 Ещё не высохли чернила на подписанных документах о перемирии, а в Европе начались интриги против проекта создания Болгарского государства. Уязвлённая в своём самолюбии и завистливая Европа начала плести паутину вокруг этого проекта, создав коалицию против России.

 Как только русские войска перевалили через Балканский хребет, Андраши, опасаясь усиления России в регионе, направляет циркулярную ноту державам, подписавшим Парижский договор 1856 года и Лондонский 1871 года, с предложением срочно созвать в Вене европейскую конференцию для решения спорных вопросов, которые возникли в результате русско-турецкой войны. Горчаков сразу разгадал хитрый замысел Андраши. Он поспешил обратиться за содействием к Бисмарку, давая понять железному канцлеру, что наиболее подходящим местом для проведения международной конференции могла бы быть столица Германской империи, поскольку Восточный вопрос её непосредственно не затрагивает.

 Бисмарк не упустил возможности, чтобы эту ситуацию использовать для повышения своего реноме как «миротворца» в общеевропейском масштабе и искусного политика внутри страны. Выступая в рейстаге, он заявил, что прекрасно осознаёт свою миссию и ограничится во время международного конгресса только ролью «частного маклера». Он никогда не пожертвует традиционной «в течение нескольких поколений испытанной дружбой» ради того, чтобы взять на себя неблагодарную роль третейского судьи в таком вопросе, как Восточный, который непосредственно не затрагивает интересов Германии.

 Английское правительство прибегло к другой тактике. Лорд Биконсфилд убедил королеву в необходимости продемонстрировать России военные приготовления, чтобы показать, что Великобритания готова защищать свои требования вплоть до объявления войны. Сейнт-Джеймс приступил к обсуждению вопроса о направлении эскадры в Дарданеллы для занятия Босфора и Константинополя, чтобы не допустить вступления в них русских. Дизраэли предложил срочно направить корабли к Проливам, и запросил Парламент выделить на военные нужды 6 миллионов фунтов стерлингов. Лорд Дерби и лорд Карнарвон, министр по делам колоний, не согласились с решением правительства и подали в отставку. Королева отставку Дерби не приняла. Дизраэли отдал приказ адмиралу Хорнби войти в Дарданеллы. 14 января английская эскадра вошла в Мраморное море. Эта была акция устрашения, направленная против России.

 По поручению Уайт-Холла английский посол в Петербурге лорд Лофтус запросился с визитом к Горчакову. Он, сославшись на волю её величества, заявил:

 – Ваше сиятельство, Лондон просит правительство Российской империи дать разъяснения относительно того, что означает в протоколе о перемирии фраза «об обеспечении прав и интересов России в проливах Босфор и Дарданеллы»?

 – Неопределённая и ненужная, – парировал светлейший князь. – Она будет аннулирована, так как Россия полагает, что вопрос о Проливах подлежит решению на основе общеевропейского согласия.

 Однако Лондон не удовлетворился разъяснениями канцлера и официально заявил, что Англия не признает мирных условий между Россией и Турцией, если они не будут подтверждены участниками Парижского договора.

 Когда русскими войсками была занята линия Чаталджа недалеко от турецкой столицы, Лондон отдал приказ Хорнби бросить якорь у Константинополя. Английское правительство обратилось к другим государствам предпринять такой же шаг под предлогом защиты своих подданных.

 Антироссийский выпад Сейнт-Джеймса разгневал Александра II, и он поручил Горчакову дать следующую телеграмму главнокомандующему:

 «Из Лондона получена официальная информация о том, что Англия на основании сведений Лейара об имеющейся опасности для христиан в Константинополе приказала своему флоту явиться туда для защиты своих подданных. Нахожу необходимым согласовать с турецкими представителями и войти в Константинополь с той же целью. Если турецкие представители будут нерешительными или будут возражать, то необходимо овладеть Константинополем силой. Предоставляю тебе право решать, сколько войск и какое время потребуется для выполнения этого плана. Не упускай из виду и окончательное оставление турками дунайских крепостей».

 Однако телеграмма осталась в архиве государя. Горчаков и Милютин убедили императора, что она вызовет неминуемый конфликт с Англией. Вместо неё была направлена другая, в которой сообщалось, что вход английской эскадры в Дарданеллы даёт нам право отозвать взятое нами прежнее обещание о Босфоре и Галиполи. Если англичане высадят десант, нашей армии необходимо вступить в Константинополь. Предоставляю тебе полную свободу действий на берегах Босфора и Дарданелл до тех пор, пока англичане не спровоцируют тебя. Избегай вступления с ними в войну.

 Александр II этим не ограничился. Он решает предупредить султана о причинах возможной оккупации его столицы и направляет ему телеграмму, в которой, в частности, говорилось:

 «В то время, когда наши делегации стремятся к доброму миру и восстановлению дружеских отношений между нашими империями, правительство Великобритании, на основании донесений своего посла в Константинополе, воспользовалось более ранним ферманом и направило свой флот в Босфор для защиты своих подданных… Это решение обязывает и с моей стороны предпринять соответствующие меры по вступления моей армии в Константинополь для защиты христианского населения, которое может быть подвергнуто опасности. Если я и вынужден предпринять такую меру, она имеет только миролюбивую цель – поддержание порядка». Соответствующая циркулярная нота о решении царя была вручена Горчаковым послам великих держав.

 Абдул-Гамид ответил, что телеграмма императора России вызвала у него крайнее беспокойство. Он принял обязательство восстановить мир. «Моё правительство, – сообщал султан, – постарается исполнить и требование об удалении английского флота».

 За период с 31 января по 7 февраля в связи с попытками английского вмешательства в российско-турецкие переговоры император и султан обменялись восемью телеграммами. Этот активный обмен посланиями свидетельствует о крайней озабоченности обеих сторон давлением Лондона на Петербург и Константинополь, которых он шантажировал возможным началом военных действий, чтобы не допустить усиления позиций России в регионе.

 Графу Шувалову было поручено довести до сведения Дерби, что Россия полагает себя свободной в своих действиях и не считает себя ни в чём обязанной Англии.

 Заявление Шувалова вызвало настоящую бурю в английском правительстве. Оно решило ни в коем случае не допустить вступления русских войск в Константинополь и оккупацию Галиполи. Англия заявила, что подобный шаг России вызовет casus belli, так как английская эскадра в случае минирования Дарданелл окажется в опасности.

 В этой наколённой до предела внешнеполитической атмосфере, когда совершенно реальной была угроза со стороны Англии бросить свой флот против русских, что неминуемо привело бы к созданию новой антироссийской коалицией Европы, граф Игнатьев возобновляет переговоры с турками.

 В Сан-Стефано он прибывает в сопровождении Нелидова. Турки направили для переговоров министра иностранных дел Савфет-пашу и высокопоставленного сановника администрации султана Саадуллах-бея. Вопреки тому, что переговоры были тайными, турки подробно сообщали о них английскому послу. Султан надеялся на поддержку Лондона. Савфет-паша испросил согласия Игнатьева на присутствие в ходе дискуссий главнокомандующего турецкими войсками Мехмеда Али паши под тем предлогом, что он лучше знает топографию и этнографию Османской империи. Николай Павлович не возражал.

 Предложенный турецким представителям первоначальный проект о границах нового княжества Болгарии включал Салоники. В своих мемуарах граф объясняет, почему он сделал это. «Мы включили Салоники в пределы Болгарии, считая этот город таковым, который прославили славянские просветители Кирилл и Мефодий. Однако мы имели в виду и указание канцлера Горчакова уступить этот город Турции, а также Адрианополь, если Высокая Порта примет другие границы Болгарии».

 На одном из заседаний в ход переговоров вмешался Мехмед Али паша. Он выступил против юго-западной границы Болгарии и расширения на запад границ Сербии. Учтиво, но твёрдо Игнатьев осадил военного, иронично ему заметив:

 – Рад, что вы дали мне возможность сейчас узнать вас получше, слушая, как вы развиваете гиблую тезу. Но должен вас предупредить, что прерываю разговор с вами о границах Болгарии, потому что этот вопрос вас как командующего войсками, а не как дипломатического представителя не должен интересовать. Дипломатические представители султана хотели, чтобы вы консультировали их по поводу границ. Это их дело. Я же, однако, ни при каких обстоятельствах не могу принять ни вашу манеру говорить, ни логику ваших рассуждений. И не должен принимать их во внимание, пока вы не явитесь здесь с полномочиями его величества султана вести со мной переговоры о мире.

 Не ожидавший такой жёсткой реакции паша, словно от холодного душа, съёжился и стал извиняться. Он признал, что у него действительно нет полномочий султана на ведение переговоров, и, глядя на Савфет-пашу, тоном, в котором звучало предупреждение, добавил, что вся ответственность за их результаты падёт на плечи турецких делегатов.

 Чтобы положить конец дискуссии, Игнатьев заявил:

 – Если вы будете вмешиваться в наши переговоры в качестве главнокомандующего войск, то я как дипломат не имею ничего общего с вами. Я могу лишь отправить вас к нашему главнокомандующему, великому князю Николаю Николаевичу, который располагает достаточными силами вразумить вас гораздо лучше, чем это сделал бы я.

 И, обращаясь к представителям султана, сказал:

 – Это была максимальная уступка по границам, которую я могу вам сделать.

 С трудом Игнатьев преодолевал сопротивление своих партнёров. Но это было не единственной проблемой в переговорах. Помимо неуступчивости турецких делегатов Николай Павлович столкнулся с такой сложностью, как поиск баланса интересов балканских народов при определении будущих границ их государств.

 Все регионы Балкан – многонациональны. Расселение этносов напоминает многоцветный восточный ковёр. В течение многих веков, следуя принципу: разделяй и властвуй, – турецкие правители специально селили в различных частях империи в гомогенных районах наряду с коренным народом представителей других этнических и конфессиональных групп. Делалось это с той целью, чтобы держать регионы в состоянии постоянного межэтнического и межконфессионального напряжения. Османские власти поощряли лояльные к ней группы населения безнаказанным захватом имущества и земельных наделов у тех, кто, не выдерживая гнёта, восставал против притеснений. Поэтому Игнатьеву было исключительно сложно найти баланс в разграничении освобождённых территорий, который удовлетворил бы все балканские народы.

 Наиболее ожесточённые споры в ходе переговоров велись о границах Болгарии, Сербии и Черногории. Савфет-паша решительно возражал против включения Македонии в состав Болгарии. В дальнейшем Николай Павлович объяснял, что без этого невозможно было благополучно разрешить церковный вопрос, а без выхода в Эгейское море «торговля Болгарии никогда развиться не может». После трудных дебатов ему всё-таки удаётся сломить сопротивление своих оппонентов, которые приняли статью о Большой Болгарии с Македонией, кроме Салоник, оставшихся у Турции. Савфет-паша настаивал на том, чтобы Болгария называлась провинцией, а не княжеством. Но граф понимал, такая уловка турок позволила бы им считать Болгарию по-прежнему частью своей империи. Поэтому он категорически отклонил их требования.

 При обсуждении границ Сербии турки не соглашались с территориальными уступками в её пользу. Они возражали против передачи сербам Новипазарского санджака и ряда крепостей. Ссылаясь на соглашение об Адрианопольском перемирии, в котором говорилось об «исправлении», а не увеличении территории Сербии, турки заблокировали приращение к ней некоторых территорий, предлагаемых проектом договора.

 Ещё одним камнем преткновения стала тема размера турецкой контрибуции. Российская сторона настаивала на выплате 1400 млн. рублей. Турки требовали значительно уменьшить сумму, говоря, что у Порты нет денег. В качестве компромисса Игнатьев принял вариант, предусматривавший уплату 300 млн. рублей, а остальную сумму компенсировать передачей России на Кавказе – Батума, Карса, Ардагана и Баязета, а на Балканах – Северной Добруджи (которую по соглашению с Румынией предусматривалось обменять на Южную Бессарабию).

 Важным достижением Игнатьева было включение в договор условия об освобождении турецкими гарнизонами Варны и Шумена с последующим разрушением здесь крепостей. Это имело большое стратегическое значение для нового болгарского государства и отвечало интересам России.

 Конечно, учитывая вовлечённость в конфликт многих участников: России, Турции, Румынии, Сербии, Черногории, а также других балканских народов, у которых были в свою очередь претензии друг к другу, при любом варианте договора ни одна из сторон не могла быть до конца удовлетворена. Но граф Игнатьев блестяще проявил искусство возможного, добившись максимального для интересов России и христианских народов Балкан, если иметь в виду существовавшую в тот момент международную ситуацию – сильное давление на Петербург со стороны европейских государств и непоследовательную позицию царского правительства.

 Николай Павлович оказался как бы между двух огней. С одной стороны, турки, чувствую поддержку Лондона, который их поощрял к дальнейшему сопротивлению и к неуступчивости российским требованиям, всячески затягивали переговоры. Игнатьеву приходилось угрожать им, что они будут причиной нового наступления русской армии. С другой, – его торопили Горчаков и главнокомандующий, опасавшиеся, что в войну могут в любой момент вмешаться англичане, и требовавшие добиться заключения мира до 19 февраля. Им хотелось преподнести своеобразный подарок императору: это день его коронации и освобождения крестьян от крепостного права.

 Исчерпав все возможные аргументы перед турецкими представителями, Игнатьев просит великого князя устроить демонстрацию наступления на Константинополь. 17 февраля главнокомандующий дал команду войскам на построение. После обхода частей великий князь приказал с музыкой двинуться в сторону Константинополя, который был как на ладони. Когда стройные колонны прошли метров 300, раздалась команда «Стой!». Главнокомандующий поблагодарил войска и распустил их. Эта демонстрация произвела нужный эффект. Савфет-паша и Саадуллах-бей вернулись за стол переговоров.

 В этот день Николай Павлович встретил на железнодорожном вокзале свою «любимую жинку». Чувствуя приближение исторического события, он вызвал её, чтобы она разделила вместе с ним радость долгожданной победы. Одеяние сестры милосердия, придававшее ей элегантную строгость, было свидетельством того, что Екатерина Леонидовна, находясь в Киеве, как и многие другие русские женщины, несла службу в госпиталях по уходу за ранеными, которые поступали с полей сражений. Она была готова и здесь включиться в работу военных лазаретов.

 С утра ярко светило солнце. Лёгкий бриз доносил дыхание моря, смешанное с запахами оттепели. Пока муж вёл переговоры, графиню окружил своим вниманием князь В.А.Черкасский, обрадованный возможности увидеть здесь, в суровой военной обстановке, блестящую светскую даму, которая к тому же была ему давней знакомой. При встрече он нежно взял её за обе руки и тихим голосом произнёс:

 – Не могу выразить, как я рад вас видеть! Я намерен вас часто навещать. Даже буду злоупотреблять дозволением бывать у вас.

 Одарив его милой улыбкой, графиня выразила своё удовольствие от встречи, сказала, что будет всегда рада принимать его у себя здесь и в Петербурге. Её поразила перемена, произошедшая во внешнем облике князя. Лицо выглядело опухшим и несколько пожелтевшим, что было явным признаком болезни. Она ничем не выдала своего чувства, стала рассказывать о новостях на родине. Реакция князя ещё более убедила графиню в сделанном наблюдении: было заметно, что он быстро утомляется и теряет нить разговора. Ко времени подошёл Церетелев, бравый вид которого не оставлял сомнения, что и в военном деле он, как и в дипломатии, освоился быстро. Его рассказы о лихих схватках с турками и шутки немало повеселили Екатерину Леонидовну.

 Преодолев сопротивление турецких переговорщиков, Игнатьев в назначенный главнокомандующим день сумел склонить турок, и они подписали договор. 19 февраля (3 марта по новому стилю) стал днём дипломатического триумфа графа Игнатьева и началом новой истории балканских государств. Этот день с тех пор отмечается в Болгарии как национальный праздник. Это – День великого исторического и духовного возрождения народа, находившегося в течение нескольких веков под иноземным игом.

 В соответствии с договором возникло новое княжество – Болгария, которое хотя и оставалось вассальным от Турции, связанным с ней только уплатой дани, но её территорию должны были покинуть войска Порты, и на два года вводилось русское гражданское управление.

 Игнатьев при обосновании границ княжества использовал аргумент о преимущественном проживании болгар на соответствующей территории. Он, как никто другой, располагал на этот счёт данными, которые содержались в сведениях многих его конфидентов, как в турецкой администрации, так и среди представителей балканских народов. Он учёл предложения Болгарского народного собора, состоявшегося в Бухаресте 19 ноября 1876 года. Такая информация по его поручению была в своё время подготовлена и консульствами, расположенными в разных регионах европейской Турции. В своих воспоминаниях он писал, что сложнейшая работа по определению границ, получавших свободу христианских государств, совершалась в государственных ведомствах: трудились офицеры Генерального штаба, чиновники министерства иностранных дел, топографы и иные специалисты. Для этого были созданы специальные три подкомиссии.

 Как в своё время Кампанелла породил у человечества неизбывный образ «Города Солнца», так и Игнатьев создал у последующих поколений родолюбивых болгар заветную мечту о Сан-Стефанской Болгарии.

 Его опыт также подсказывал ему добиваться от своих партнёров по переговорам максимально возможного, поскольку договор носил прелиминарный характер. А это означало, что при рассмотрении подписанного документа на международной конференции, вокруг его статей предстоят ожесточённые споры. После встреч в европейских столицах накануне войны у Николая Павловича не было сомнений, что российские представители на конференции окажутся в одиночестве. Англия и Австро-Венгрия сделают всё возможное, чтобы исключить из него выгодные для славянских стран и России положения.

 Он настоял, чтобы договор предусматривал избрание болгарского князя населением, а его власть ограничивалась Народным собранием, чтобы в Боснии и Герцеговине были проведены реформы, которые предусматривались Константинопольской конференцией, или вводился Органический регламент (в Эпире, Фессалии и на Крите), что означало частичную административную автономию и равноправие всех конфессий. Румыния, Сербия и Черногория получали независимость и прирастали новыми территориями.

 Можно с полным правом утверждать, что все положения договора – это концентрированный итог многолетней и многонациональной борьбы, сопряжённой с бесчисленными жертвами, за свободу и национальное достоинство христианских народов Балканского полуострова, за спасение их духовной и культурной идентичности, результат напряжённых усилий российской дипломатии.

 Большинство исследований этого договора фокусируют внимание преимущественно на его политико-экономических аспектах. Особенно много спекуляций вокруг так называемых российских планов проникновения на Балканы и захвата Проливов, спекуляций, которые были запущены английской и австро-венгерской пропагандистской машиной. И почти никто не акцентирует внимание на духовной составляющей освободительной миссии России, которую финализировал договор.

 Сан-Стефанский договор не только разделил Османскую империю на азиатскую и европейскую части. Он провёл чёткую цивилизационную границу между варварством и гуманизмом, между дикостью и европейской культурой, между религиозным мракобесием и просвещённостью, между застоем и развитием, между прошлым и будущим Турции и народов Балканского полуострова. В этом смысле даже оскоплённые на Берлинской конференции его статьи стали прологом всех тех достижений и взлёта материальной и духовной культуры, которых добились в последующие годы балканские народы.

 Когда Игнатьев въехал на коляске во двор дома, где главнокомандующий ожидал донесения, раздалась команда «Смирно!» Николай Павлович, подняв высоко над головой договор, дрогнувшим голосом сообщил: «Братья! Смею вас поздравить с подписанным миром!» Громогласное «Урааа!» вознеслось над предместьем турецкой столицы. После прочтения объявления о мире великий князь объехал выстроенные войска, которые встретили его восторженным «Урааа!» Присутствующие на церемонии преклонили колени, священники провели благодарственный молебен, возгласив здравицы в честь царствующего государя императора Александра Николаевича и доблестного русского воинства, сражавшегося за свободу братского народа. Раздалась бравурная музыка полкового оркестра, заигравшего «Боже Царя храни!» Закалённые в сражениях войска бодро маршировали мимо главнокомандующего и его штаба.

 С момента подписания договора Николай Павлович находился в состоянии особого душевного подъёма. Наблюдая за происходящим вокруг, он, словно подхваченный могучей волной общей радости от наступившего, наконец, долгожданного мира, нёсся куда-то прочь от тех ужасов, смертей и лишений, которые были связаны с проклятой войной. Нет-нет да мелькнёт у него мысль, что и он сделал для этого мира что-то реальное. При этом невольно подступали к глазам слезы восторга, смахнув их платком, он точно в забытьи любовался бодро проходящими мимо войсками, молодецки дружно приветствовавшими главнокомандующего, и наслаждался торжественными звуками полковых оркестров. «Наверное, никогда ещё мир, – думал он, – не был приветствуем так, как этот, принесший долгожданную свободу миллионам близких нам по вере людей».

 Ни один, даже самый гениальный режиссёр, не смог бы создать подобной волнующей своим небывалым драматизмом и роскошной живописностью сцены, свидетелями которой были участники происходящего события. Две, до сего момента враждовавшие армии, стояли друг против друга на расстоянии ружейного выстрела. Бурные порывы ветра доносили до бывшего противника то возгласы, то пение солдат, то бравурные звуки музыки с русской стороны, перемежавшиеся с отдалённым ропотом взволнованного моря, гул которого то возвышался, будто предупреждал о предстоящей катастрофе, то понижался почти до шёпота. В лучах заходящего солнца, пробивавшихся сквозь тяжёлые свинцовые тучи, виднелись вдали стройные минареты и купола святой Софии и Голубой Мечети. Быстро стемнело. Уже в плотных сумерках завершали парад марширующие пехотные колонны на брегах легндарной Пропонтиды. Всё происходящее вызвало у Николя Павловича воспоминание из прочитанных книг о том, что на этом самом месте почти тысячу лет назад располагался стан русских дружин «вещего» Олега, прибившего свой щит к вратам Царьграда.

 Для всех участников этого события пережитые минуты были незабываемы. Главнокомандующий собрал офицеров и трогательно поблагодарил их за проявленное мужество и самоотверженность в боях, за неслыханный в истории переход через Балканы.

 Улицы городка в считанные часы были переполнены народом. Весь вечер и почти всю ночь музыка и восторженные крики доносились до Константинополя. По всем окрестным бивакам горели огни и раздавались русские песни. Весёлая музыка и громкие возгласы «ура» ликующего войска встретили утро нового дня.

 Подписание долгожданного мира с восторгом было встречено в России. Не было населённого пункта, где бы в церквах и храмах не возглашались здравицы его императорскому величеству Александру Освободителю и храброму русскому воинству. Не было ни одной газеты, где бы в статьях не описывались ратные подвиги солдат и офицеров в битвах с ненавистным врагом за свободу братского народа.

 Всенародное ликование в течение нескольких дней охватило болгарские города и сёла, многие из которых поднимались из руин.

 Главнокомандующему русской армии болгарская делегация преподнесла благодарственный адрес на имя императора Александра II. Его подписали более 230 тысяч человек. В нём выражалась признательность России за освобождение Болгарии от многовекового османского ига такими словами: «Тебе, государь, с твоим великим народом болгары обязаны новою жизнею, правом именоваться людьми, открыто и громко славить имя Христово; обязаны упованием стать со временем в ряд с народами цивилизованного мира, развив вполне им Богом дарованные нравственные силы; обязаны надеждой всецело воспользоваться дарами своей природы-матери и её щедротами – обогатить человечество. Словом, тебе, государь, болгары обязаны счастьем не только своим, но и своих отдалённых потомков».

 Болгарское население направило множество приветственных адресов и благодарственных писем на имя графа Игнатьева.

 Игнатьев добился от турок немедленной ратификации договора султаном. Об этом он тут же сообщил Горчакову. Канцлер вызвал его в Петербург вместе с высокопоставленным турецким представителем для подписания Александром II ратификационных грамот.

 В канун его отъезда великий князь посоветовался с ним, кого можно было бы назначить вместо князя Черкасского, который скончался в день подписания договора. Николай Павлович порекомендовал М.А.Хитрово, бывшего сотрудника посольства, который поработал и консулом в Монастыре (Битоля). Ему вменялось без промедления выехать в сопровождении конвоя кавалерийской бригады в Македонию для установления местного самоуправления. Следом туда должна была прибыть дивизия генерала Скобелева и занять всю область.

 Однако, как это не раз бывало в подчинённых главнокомандующему войсках, исполнение задуманного плана не состоялось, что имело далеко идущие последствия. Главнокомандующий посчитал, что целесообразно не отправлять дивизию Скобелева, поскольку всё ещё сохранялась английская угроза.

 С огорчением вспоминал об этом Игнатьев: «Если бы это было осуществлено, то, конечно, на Берлинском конгрессе представители Англии и Австро-Венгрии были бы затруднены в желании разорвать созданную Россией Болгарию».

 Почти всю дорогу до Киева Николай Павлович и Екатерина Леонидовна провели в разговорах о свершившемся событии, о дальнейших жизненных планах своих и детей. Им казалось, что всё самое трудное уже позади. Состояние глубокого удовлетворения проделанной работой переполняло Николая Павловича, хотя он понимал, что за его детище – только что подписанный договор – предстоят ещё схватки с Лондоном и Веной. Но он полагал, что основные положения договора не претерпят существенных изменений. Графиня осталась в Киеве с детьми и матерью, а Николай Павлович продолжил путь до столицы.

 Когда Горчаков сообщил о содержании договора правительствам великих сил, на них это произвело впечатление разорвавшейся бомбы. Венский и будапештский парламенты проголосовали за выделение значительных средств на военные цели. Франц Иосиф поручил Андраши поднять вопрос о проведении международной конференции с целью дезавуирования Сан-Стефанского договора. Андраши в послании российскому канцлеру заявил, что нарушено равновесие на Балканах (как будто до войны равновесие имело место, и не было многолетних военных столкновений Турции с балканскими народами). Утверждалось также, что создание крупного славянского государства будет служить интересам России и угрожать жизненным экономическим интересам Австро-Венгрии. В этой связи Андраши декларировал, что интересы Габсбургской монархии требуют немедленной оккупации Боснии и Герцеговины.

 Ещё более обострённой была реакция в Лондоне. Королева созвала парламент на чрезвычайную сессию и потребовала мобилизации резервистов. В знак протеста Дерби подал в отставку. Министром иностранных дел королева назначила лорда Солсбери, который направил циркулярную ноту правительствам великих стран с требованием рассмотреть Сан-Стефанский договор на международном конгрессе. Выступая в палате лордов, Дизраэли заявил: «Сан-Стефанский договор уничтожил европейскую Турцию. Он создал Болгарию, в которой не живут болгары; он создаёт новые законы, которые обязательны для греков в Эпире и Фессалии и делают Чёрное море русским». Лорд Биконсфилд призвал добиться ликвидации этого договора.

 Политические взгляды Солсбери быстро претерпели изменения. Прагматический интерес взял верх над его гуманным настроением, возникшим на берегах Босфора под влиянием аргументов Игнатьева. Он стал приверженцем позиции Дизраэли. Следующим его шагом на посту министра был циркуляр послам её величества в европейских столицах, в котором содержались резкие обвинения в адрес России, якобы расширявшей своё влияние на Востоке с помощью Сан-Стефанского договора. «Новосозданная Болгария, – отмечалось в телеграмме, – как славянская держава поглощает население греческого происхождения и имеет правительство, созданное Россией, и оккупированная русской армией, будет неизменно находиться под экономическим и политическим влиянием России. Это влияние будет значительно расширено за пределы Болгарии: в Эпире и Фессалии, поскольку договор предусматривает право России наблюдать за осуществлением реформ в Турции».

 Против такой трактовки договора решительно возразил Горчаков. Он направил Солсбери послание, в котором утверждал, что Болгария была создана на Константинопольской конференции. А в тексте Сан-Стефанского договора нет ни слова о русском контроле над Болгарией.

 Светлейший князь пытался привлечь на свою сторону Бисмарка. Железный канцлер посоветовал ему договориться вначале с Веной, которую он тайно предупредил не уступать Петербургу. Горчаков предложил Александру II направить в Вену для разъяснения сути договора графа Игнатьева. Царь принял это предложение. Было подготовлено личное письмо государя Францу Иосифу.

 11 марта Игнатьев со специальной миссией убывает в австрийскую столицу. По пути он продумывает возможные аргументы в будущих беседах с австро-венгерским императором и Андраши. Много раз ему приходила мысль, что «не было бы сейчас такого конфликта, если бы Горчаков не уступил графу Андраши в Рейхштадте и Будапеште». На этот раз в Вене его ждал холодный приём. Австрийский истэблишмент считал Игнатьева главным проводником «панславизма» на Балканах. Граф Андраши убедил императора, что именно Игнатьев был инициатором создания Большой Болгарии и автономных Боснии и Герцеговины.

 Во время аудиенции царского посланника у Франца Иосифа граф Андраши категорично заявил:

 – При подписании Сан-Стефанского договора были нарушены интересы империи его величества Франца Иосифа. И вы, граф, вопреки договорённостям между нашими правительствами в Будапеште предварительно не ознакомили нас с новыми границами Болгарии, Сербии и Черногории.

 – Но это не так, – решительно возразил Игнатьев. – Я направлял для вашего сведения карту с предполагаемыми границами ещё в январе этого года. И хотел бы уверить вас, ваше величество и ваше превосходительство, – назидательно проговорил он, – что Россия всегда была и остаётся верной своим союзникам. Она никогда не вела и не ведёт с ними двойной игры. Это одно из достоинств её политики. И Австрия знает это лучше, чем кто-либо другой, – прозрачно намекнул он на помощь императора Николая I в 1848 году, – А что она получила взамен?.. Вам тоже хорошо известно.

 Франц Иосиф сделал вид, что не обратил внимание на сказанное. А его канцлер, нисколько не смутившись, стал утверждать, что никакой карты он не получал. Убеждённый в своей правоте, Николай Павлович не отступал. Он настоял на том, чтобы канцлер выяснил в подчинённом ему ведомстве, где затерялась отправленная ему карта с проектом новых границ балканских стран. После этой беседы Николай Павлович в сердцах подумал: «Сколько раз говорил я старику, что нельзя доверять Андраши. Он постоянно блефует, как завзятый шулер».

 На следующей встрече, которая была уже не у императора, а на Балльплац, Андраши, как бы между прочим, признал:

 – Карта, о которой вы говорили, граф, нашлась. Она затерялась в моих бумагах, и я о ней забыл. – И как ни в чём не бывало, продолжил:

 – Его величество готов согласиться с передачей России Южной Бессарабии и с предложенным в договоре порядком судоходства по Дунаю. Он уполномочил меня заявить, что мы настаиваем на рассмотрении подписанного вами договора на международном конгрессе. Австро-Венгрия, – сказал он твёрдо, – поддержит Россию только при её согласии на нашу оккупацию Боснии и Герцеговины, как это было ранее условлено между нами, а также тех округов, которые по договору отошли Черногории… Нам должны отойти Новипазарский санджак и крепость Ада-Кале на Дунае. Необходимо изменить западные границы Сербского княжества; исключить Македонию из состава Болгарии; отодвинуть южные границы Болгарского княжества от Адрианополя; отнять у Черногории порты на Адриатическом море и сократить срок оккупации русскими войсками Болгарии до шести месяцев.

 – Но вы же понимаете, ваше превосходительство, – сказал, как можно спокойнее Игнатьев, хотя внутри у него кипел вулкан возмущения, – ни одно из христианских княжеств не согласиться с такими требованиями.

 – В противном случае, – произнёс довольный собой Андраши, – Венский кабинет не считает себя обязанным ничем и сохраняет за собой полную свободу действий.

 Игнатьев понял бессмысленность дальнейшей дискуссии и покинул канцлера. Он направил телеграмму Александру II, в которой сообщил, что Андраши «хотел бы всеми средствами уничтожить главные результаты, достигнутые войной, создавая преграды на пути завершения великого гуманного дела».

 Полный внутреннего негодования возвращался он в Петербург. Николай Павлович остро переживал своё поражение в Вене. «Принять условия Андраши невозможно, – рассуждал он. – Австро-Венгрия в таком случае получила бы без выстрела и малейших усилий выгоды политические, военные и экономические. Но этого она могла бы добиться лишь благодаря победоносной войне не только против Турции и наших единоверцев, но и России. Таким образом, граф Андраши хотел бы заполучить все выгоды кровопролитной войны, которую мы вели, принеся столько бескорыстных жертв, и лишить нас в будущем влияния на славян; помешать самостоятельному развитию не только Сербии и Болгарии, но и Черногории. Согласиться с его требованиями, означает собственными руками разрушить все мои пятнадцатилетние усилия, уничтожить все надежды славян и упрочить господство венского кабинета на Востоке».

 Беседы Андраши с Игнатьевым убедили его, что в одиночестве Австро-Венгрия не сможет добиться от России желаемого согласия на оккупацию Боснии и Герцеговины. Он обратился за помощью к германскому канцлеру. Бисмарк посоветовал ему информировать Лондон о тех требованиях, которые Вена выдвинула Петербургу и настаивать на проведении международного конгресса. Вся австрийская и английская печать в этот период негодовала в отношении России и её восточной политики. Не заставили себя ждать и французские газеты, вторя английским и австрийским измышлениям. В воздухе вновь запахло войной.

Вернуться к огравлению книги

 

 

 

СЛАВЯНСТВО



Яндекс.Метрика

Славянство - форум славянских культур

Гл. редактор Лидия Сычева

Редактор Вячеслав Румянцев