Татьяна Глушкова
       > НА ГЛАВНУЮ > ФОРУМ СЛАВЯНСКИХ КУЛЬТУР > СЛАВЯНСТВО >


Татьяна Глушкова

2011 г.

Форум славянских культур

 

ФОРУМ СЛАВЯНСКИХ КУЛЬТУР


Славянство
Славянство
Что такое ФСК?
Галерея славянства
Архив 2020 года
Архив 2019 года
Архив 2018 года
Архив 2017 года
Архив 2016 года
Архив 2015 года
Архив 2014 года
Архив 2013 года
Архив 2012 года
Архив 2011 года
Архив 2010 года
Архив 2009 года
Архив 2008 года
Славянские организации и форумы
Библиотека
Выдающиеся славяне
Указатель имен
Авторы проекта

Родственные проекты:
ПОРТАЛ XPOHOC
ФОРУМ

НАРОДЫ:

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ
◆ СЛАВЯНСТВО
АПСУАРА
НАРОД НА ЗЕМЛЕ
ЛЮДИ И СОБЫТИЯ:
ПРАВИТЕЛИ МИРА...
ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ
БИБЛИОТЕКИ:
РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ...
Баннеры:
ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

Прочее:

Татьяна Глушкова

«В род из рода перейдёт предание...»

Стихи и переводы Татьяны Глушковой

 В 1989 г. в издательстве «Молодая гвардия» к 600-летию Косовской битвы вышла книга «Герои Косова поля». О том памятном сражении сербским народом создан цикл исторических песен, часть из которых для сборника была переведена замечательным русским поэтом Татьяной Глушковой (1939-2001 гг.). «Лазарице» - общее название всех этих песен.

 15 (28) июня 1389 г. при впадении реки Лаб в реку Ситницу произошло трагическое событие. На Косовом поле сошлись два войска: сербско-боснийское возглавлял князь Лазарь; турецкое, значительно превосходившее славянские силы, - султан Мурад I.

 Несмотря на значительное превосходство турок, воины-герои князя Лазаря сражались мужественно, не щадя живота своего, ибо речь шла о независимости древних славянских земель, о свободе и чести Сербии, и главное - о сохранении христианской веры. Казалось, вот-вот турки, которые понесли большие потери, будут повержены... Однако, как поется в народных песнях, «клятый Вук», зять князя, предательски увел с поля битвы большой отряд своих воинов.

 «Косовское поражение, - писала в своем предисловии Татьяна Глушкова, - отнюдь не было безславным. И дело не только в том, что мертвые - а пало на Косове столько сербов! - сраму не имут. Дело в том, что тяжкая, горестная битва выдвинула легендарных героев, навеки вошедших в пантеон славянской славы. Воевода Милош Обилич и сам князь Лазарь, старый Юг-Богдан и девять Юговичей-братьев, Иван Косанчич, Милан Топлица, Страхинья Банович так же бессмертны, как и родственные им сподвижники Дмитрия Донского, героя Куликова - от воеводы Боброка до Пересвета и Осляби...»

 Известно, что 600-летний юбилей совпал с новой национальной трагедией на югославском Косове, где вновь пролилась сербская кровь. Тогда еще казалось, что всё уладится, успокоится, что повторения средневековой трагедии не произойдет...

 Верилось и в незыблемость единства славянских народов.

 «В последнее время не часто задумываемся мы о славянском мире как о неком единстве, состояние которого имеет огромное значение для жизни всего человечества, - тогда же писала Татьяна Глушкова. - О „славянских ручьях" (Пушкин), так или иначе ищущих общего своего моря (соответственно пушкинскому же языку), самобытных, но связанных между собой безусловным духовным родством...

 Это единство и схожесть, общность исторических интересов и судеб славянских народов ясно высвечивается в переломные эпохи истории, в годины всемирных (всеевропейских - прежде всего) потрясений, когда - как бывало не раз - славянству выпадала роль щита меж Востоком и Западом и оно выполняло свое высокое предназначение защитника общеевропейской культуры.

 Если восточные славяне своей грудью встретили „силу монголов и остановили их нашествие на самом краю Европы" (Пушкин), то, в сущности, сходная историческая миссия уготована была и их балканским братьям: тяжкое противостояние мусульманской агрессии со стороны Османской империи... В полной мере принял на себя тяжесть сербский народ, шесть столетий тому стяжавший геройскую славу в Косовской битве».

 Написано 17 лет назад и написано о событиях далеких, а кажется, что только вчера и о событиях дня сегодняшнего, когда нет уже и самого государства Югославия, преданного и разодранного в угоду современной жестокой межусобице на клочки, и вновь Косово - открытая кровоточащая рана, вновь под угрозой вера христианская... И неприкрытая мусульманская агрессия, поддержанная сплошь «цивилизованным миром»...

 Стихотворение «Наваждение» было написано в 1994 г., а сегодня оно воспринимается чуть ли не трагическим предвиденьем, ибо вот уже и «человек с лицом комедианта, с умными глазами изувера» в компании своих иноверцев во всеуслышанье возмущается наличием креста на государственных символах России и ее просторах и выдвигает наглое предложение русским людям отказаться от понятия «русская нация».

 Анна Козырева

 

ЦАРЬ ЛАЗАРЬ И ЦАРИЦА МИЛИЦА

Царь с царицей сели
за вечерю,
Ужинают Лазарь и Милица,
Государю госпожа и молвит:
«Золотая сербская корона,
Завтра, царь, на Косово ты
едешь,
Воеводы, слуги - за тобою,
Всех юнаков уведешь на битву,
В доме царском никого
не будет,
Кто тебе бы весточку доставил
И назад бы с Косова вернулся.
От царицы забираешь братьев,
Девять братьев, Юговичей
милых,
Одного бы хоть оставил
брата,
Чтоб его я именем клялася».
Сербский Лазарь говорит
на это:
«Госпожа ты, свет ты мой,
Милица,
Ты какого бы желала брата
Чтоб на белом я дворе
оставил?»
«Ты оставь мне Юговича
Бошка».
И Милице отвечает Лазарь:
«Госпожа ты, свет ты мой,
Милица,
Вот как завтра белый день
настанет,
Солнце встанет, белый день
настанет,
Городские отворят ворота,
Ты ступай к тем городским
воротам,
Разобьется по отрядам
войско,
С копьями ты конников
увидишь,
Перед ними Бошко
знаменосец
Крёстно знамя понесет святое.
Скажешь Бошко: царь
благословляет,
Чтобы дома он с тобой
остался,
Чтобы знамя передал
другому».
Утром рано, на рассвете
белом,
Отворились градские ворота,
Тотчас вышла из палат Милица,
Чтоб дружину при воротах
встретить.
Вот и войско двинулось рядами,
С копьями-то конников отряды,
Перед ними - Бошко
знаменосец.
В чистом злате, на коне он
рыжем,
Крёстно знамя стан его одело,
Достигает и коню до крупа,
Яблоко на знамени златое,
А на яблоке - кресты златые,
На крестах же - золотые кисти,
Бьются, хлещут по плечам
юнацким.
К милу брату кинулась Милица,
За уздечку рыжего схватила,
Шею брата обвила руками,
К сердцу Бошка так
возговорила:
«О мой брате, Югович
родимый,
Мне, сестрице, царь тебя
оставил,
Он дозволил в бой тебе
не ехать,
Княжеское рек благословенье,
Чтоб другому передал ты знамя,
Оставался сам бы в Крушеваце,
Чтобы братним именем
клялась я».
Но ответил Югович Милице:
«В белую ты возвращайся
башню,
Я ж с тобою не пойду обратно,
Крёстное не уступлю я знамя,
Хоть бы царь мне Крушевац
свой отдал.
Не хочу я, чтоб смеялись
люди:
"Полюбуйтесь Юговичем-
трусом!
На поле он Косово не вышел,
Пожалел он кровь пролить
за веру,
Крест честной он защитить
робеет».
И к воротам вскачь помчался
Бошко.
Тут Юг-Богдан старый едет
следом,
Юговичей семеро ведет он.
Друг за дружкой братья
проезжают,
Да не смотрят на сестру
Милицу.
Миновало времени немного -
Воин Югович ведет запасных
В чистом злате-то коней
для князя,
Сам же едет на коне буланом.
Буланого за узду схватила,
Шею брата обвила Милица:
«О мой брате, Воине родимый,
Мне, сестрице, царь тебя
оставил,
Княжеское рек благословенье,
Чтоб другому передал
коней ты,
Оставался сам бы в Крушеваце,
Чтобы братним именем
клялась я».
Отвечает Югович Милице:
«В белую ты возвращайся
башню,
А юнака не зови с собою:
Не оставлю княжеских коней я,
Даже если смерть испить
придется.
Я на поле Косово поеду,
Чтоб, как братья, кровь пролить за веру
Да за крест наш за честной
погибнуть».
И к воротам вскачь помчался
Воин.
Как царица увидала это -
Так и пала на студеный
камень,
Так и пала, памяти лишилась.
Подъезжает тут и славный
Лазарь.
Как увидел госпожу Милицу -
Слезы градом по лицу
скатились.
Глянул вправо, поглядел
налево,
Голубана верного приметил:
«Ой, слуга мой, верный
Голубане,
Ты с коня бы, с лебедя бы,
спрыгнул,
Взял царицу да на белы руки,
В белу башню царскую
отнес бы.
Разрешенье я тебе дарую:
Не поедешь ты со мной
на битву,
В Крушеваце я тебя оставлю».
Как заслышал Голубан такое,
Пролил слезы по лицу по белу,
Всё же спрыгнул с лебедя -
коня он,
Взял царицу да на белы руки,
В белу башню госпожу отнес он.
Только с сердцем сладить он
не может,
Что дружина без него уходит.
Воротился к лебедю-коню он,
Вскачь на поле Косово
помчался.
А назавтра, на рассвете белом,
От широка Косова два врана,
Ой да черных врана прилетели
И на башню белую упали,
Башню князя, Лазаря честного.
Каркнул первый, а другой
покликал:
«Это ль башня Лазаря
честного?
Кто живой тут, на царёвой
башне?»
Но никто их в башне
не услышал,
Услыхала лишь одна Милица
И выходит к воронам из башни,
Молвит черным воронам
царица:
«Ой же, враны, ворона два
черных,
Вы откуда, вороны, летите,
Уж не с поля Косова ли часом?
Видели ли две могучих рати?
И была ли между ними битва?
Да какое войско одолело?»
И царице враны отвечают:
«Ой, Милица, госпожа-царица,
Прилетели с Косова мы утром,
Видели мы два могучих войска,
Видели мы давеча сраженье,
Два царя на поле том погибли.
Мало турок уцелело в битве,
Но от сербов если кто остался, -
Раненые, истекают кровью».
И покуда шла у них беседа,
К ним подъехал и слуга
Милутин.
В левой держит правую он руку,
Ран на теле у него
семнадцать,
Жеребец весь тоже
окровавлен.
Милутину говорит царица:
«Бог с тобою, наш слуга
несчастный,
Уж ли предал ты царя средь
битвы?»
Отвечает Милутине верный:
«Помогла бы ты с коня сойти
мне,
Да умыла бы водой студёной,
Напоила бы вином червонным -
Тяжки раны крепко одолели!»
Милутину помогла царица,
И умыла студеной водою,
Напоила и вином червонным.
Как очнулся, как пришел он
в память,
Спрашивает у него Милица:
«Что же было там на поле
ровном?
Где погибнул наш преславный Лазарь?
Где погибнул Юже-Богдан
старый?
Где погибли Юговичей
девять?
Где погиб Вук Бранкович,
поведай?
Где повержен Милош-воевода?
Где Страхиня Банович
повержен?»
Начинает свой рассказ
Милутин:
«Все, царица, на поле
остались,
Там, где славный государь
наш Лазарь.
Изломалось копий там
без счета,
Сербских копий и турецких
тоже,
Только сербских больше,
чем турецких.
Защищали сербы государя,
Лазарь-князя славного
от турок.
А отец твой, Богдан Юг,
царица,
Пал в начале, в самой первой
схватке.
Восемь Юговичей пали тоже,
Брат за брата все они погибли,
До последних сил рубился
каждый.
Доле братьев оставался
Бошко,
Крёстно знамя возносил
над полем,
Точно сокол - голубины стаи,
Разгонял он турок в лютой
сече.
Где уж крови было по колено,
Пал Страхиня Банович,
царица.
У реки-то Ситницы студеной
Был повержен воевода
Милош,
Положил он там премного
турок,
Порубил он их двенадцать
тысяч
И царя турецкого Мурата.
Да спасутся, кто родил такого!
Сколь пребудет Косово
и люди,
Будут сербы помнить воеводу -
В род из рода перейдет
преданье.
А коль хочешь знать о клятом Вуке, -
Проклят будь, кто породил
такого,
Все колена прокляты,
всё племя!
Отступился от царя предатель,
С Косова увел двенадцать
тысяч Бранных сербов в кованых
доспехах».

 

СМЕРТЬ МАТЕРИ ЮГОВИЧЕЙ

Милый Боже, сотворил ты
чудо!
Как на Косово сбиралось
войско,
Было в войске Юговичей
девять
И десятый - старый
Юже-Богдан.
Просит Бога Юговичей
матерь:
Дал бы очи сокола Господь ей,
Дал бы пару крыльев
лебединых,
Чтоб на поле Косово слетала,
Увидала Юговичей девять
И десятого - Богдана Юга.
Что просила, то Господь
исполнил:
Дал Он ей и очи соколины,
Дал и пару лебединых крыльев.
Кружит мати по-над
полем ровным.
Видит девять Юговичей
мертвых
И десятого - Богдана Юга.
Девять копий видит рядом
с ними,
Дремлет девять соколов
на копьях,
Девять бродит и коней
понурых,
Девять хортов с привязи
не сходят.
Подошла лишь - и заржали
кони,
Хорты люто залилися лаем,
Прянул к небу соколиный
клёкот.
Твердым было материно
сердце:
Ни слезинки мать не уронила.
Девять добрых-то коней
уводит,
Девять хортов забирает лютых,
Девять сизых соколов
скликает,
Возвращается на двор свой
белый.
Издали ее признали снохи,
Вышли встретить старую
к воротам.
Девять вдовых жен
заголосило,
Вслед им - девять маленьких
сироток,
Девять добрых скакунов
заржали,
Девять хортов залилися лаем,
Прянул к небу соколиный
клёкот.
Твердым было материно
сердце:
Ни слезинки мать не уронила.
А стемнело, наступила
полночь,
Слышит, стонет старый конь
Дамянов.
Спрашивает мать жену Дамяна:
«Милая Дамянова, скажи мне,
Что Дамянов серый конь
томится?
Может, хочет он пшеницы
белой,
От Звечана студеной водицы?»
Отвечает ей жена Дамяна:
«Нет, не хочет белой он
пшеницы,
От Звечана он воды не хочет.
Так приучен этот конь
Дамянов:
До полночи лишь овсом
кормиться,
За полночь же - выезжать
в дорогу,
И тоскует конь без господина,
Что вернулся без него
из битвы».
Твердым было материно
сердце:
Ни слезинки мать не уронила.
Поутру же, только солнце
встало,
Ворона два черных прилетели,
Крылья вранов по плеча
кровавы,
А на клювах - хлопья пены
белой.
Враны руку принесли юнака,
На руке той перстень
золоченый,
На колени матери швырнули.
Мать качает эту руку, гладит,
Обнимает, глаз с нее не сводит,
Подзывает любушку Дамяна:
«Милая Дамянова, скажи мне,
Чья рука тут, может, ты
узнаешь?»
Отвечает ей жена Дамяна:
«О, свекровь, ох, матушка
Дамяна,
Это ведь его рука, Дамяна,
Перстень вижу я на ней
заветный,
На Дамяне был он
при венчанье».
Мать опять взяла сыновню руку,
Покачала, повернула к свету,
Тихо так к руке проговорила:
«Зелен-яблочко мое, кровинка,
Где росло ты, где тебя
сорвали?
Возрастало - на моих коленях,
Да на поле Косовом -
сорвали!»
Юговичей мать вздохнула
тяжко,
Так вздохнула - разорвалось
сердце
От кручины по сынам
погибшим
Да по Югу старому Богдану.

 Перевод Татьяны Глушковой

 

Татьяна ГЛУШКОВА

 

Наваждение

 

I
 
Человек с лицом комедианта,
с умными глазами изувера
говорил мне, будто слава
Данта -
слава крестоносца-тамплиера.
 
Возводил к ветхозаветной
Руфи
юную латинянку Беату,
намекал он, что великий
Суфий
флорентийца вел тогда
по аду...
Как факир оглаживая карты,
пряча в ухе пухлую колоду,
то грустил об идоле Астарты,
то хвалил хасидскую субботу.
 
Роясь в почве инославных
родин,
для хулы на Истинного Бога,
то взывал: «О меченосный
Один!»,
то бубнил про дряхлого
Сварога.
 
Насмехался: мол, у двери
гроба,
обольщаясь пирровой победой,
спор ведет закатная Европа;
утопает Лебедь вместе
с Ледой...
 
Он братался с яростным
хорватом,
вырезавшим «пёсью печень»
серба.
Пахло гарью, серой,
газаватом...
А в России - зацветал верба.
 
Бородатый и яйцеголовый
в изумрудном отблеске
экрана,
он манил разогнутой
подковой,
сладкозвучной сурою Корана.
 
Повторял: «Флоренция -
Иуда!» -
мысля Блока, русского поэта,
тайно погоняющим верблюда
на тропу Пророка Магомета.
Расстилал он коврик
для намаза
пред каким-то, с профилем
жидовским,
прозелитом - пасынком
Шираза,
выходцем тулузским
иль кордовским.
 
Намотав чалму из кашемира,
клялся на огне черно-зеленом,
что явился к нам Спаситель
Мира
и зовут его теперь Геноном.
 
Что родная русская равнина,
сам Великий Новгород
и Киев
просыпались с криком
муэдзина
с кровли мусульманской
Ай-Софии...
 
Он твердил, обритый
и мордатый,
с хваткой янычара-изувера:
будто не был Господом
распятый,
будто Благовещенье - химера.
Похвалялся: от Второго Рима
вечен только минарет мечети.
Наслаждался, чуя запах дыма
от холмов, где возвышался
Третий...
 
Что ему царьградская
святыня?
Первой Лавры солнечные
главы?
Русь ему - лишь мертвая
пустыня.
Мертвые ж, видать, не имут
славы?
 
Грезил он: окованы железом,
в сонные днепровские излуки,
овладев безпечным
Херсонесом,
снова входят хищные фелуки...
 
II
 
Я рядила: благо, дело к ночи -
может, только бражники лихие
слышат, как лукавый нас
морочит,
ударяя в бубны колдовские?
Я мечтала: это просто нежить,
джинн, пузырь земли в личине
тролля,
мрачный дэв, а вот рассвет
забрезжит -
сгинет в норах Мекки
иль Тироля!..
 
Но, покуда спали человеки
иль над Божьим Именем
смеялись, -
неприметно вспучивались
реки,
камни в темный воздух
подымались.
 
Занимались на торфах
пожары,
птицы молча покидали гнезда,
затмевались ясные Стожары -
ласковые северные звезды.
 
Ополчалось море против суши,
сушь - сушила ключевые воды,
в пагубу тишком входили
души -
пагубу насильственной
свободы.
 
Сын глумился над отцовым
прахом,
дочь гнушалась матерью
живою.
Разум одурманивали страхом
голод и дыханье моровое.
 
Поезда - как огненные звери, -
что ни путь, то под откос
сверзались,
чудь вставала против тихой
мери,
и друг в дружку корабли
врезались.
 
Палый лист вздымался душной
тучей
над больною, нищею
Москвою,
сыч пугал кончиной
неминучей,
гриф венчался с матушкой-
совою.
 
Кайзеры слетались и султаны,
правоверный пекся о поганом,
чтоб вспороть поверженные
страны
не мечом, так острым ятаганом.
 
Жар коробил вещие страницы,
клювы буквиц набухали
кровью...
Я ж пытала у ночной столицы:
поведешь ли соболиной
бровью?
 
Кликнешь ли засадную
дружину,
полк Боб рока, спрятанный
в дубраве?
Разогнешь ли согнутую спину?
Рукавом махнешь ли конной
лаве?
 
Вознесешь ли чадам
в оборону
Тихвинской, Владимирской,
Казанской
Пресвятой Заступницы икону -
супротив присухи
басурманской?..
 
Ничего она не отвечала,
как рабыня под татарской
плетью.
По всему видать: текло начало,
шло лишь третье лето
лихолетью.
 
И, покуда боль мою поправший
евнух из Грядущего Турана,
тучного барашка обглодавший,
блеял и куражился с экрана, -
 
заносило нивы наши пеплом,
желтые пески их засыпали,
и на Поле Славы,
поле светлом,
враны очи воинов клевали...

31 января, 3 февраля 1994 г.

Публикация Валентины Мальми

 

 

 

СЛАВЯНСТВО



Яндекс.Метрика

Славянство - форум славянских культур

Гл. редактор Лидия Сычева

Редактор Вячеслав Румянцев