
Родственные проекты:
НАРОДЫ:
◆ СЛАВЯНСТВО
ЛЮДИ И СОБЫТИЯ:
БИБЛИОТЕКИ:
Баннеры:

Прочее:
|
Илья ШУХОВ
Над речкой – клёны да берёзы
Неюбилейные строки

Об авторе: Шухов Илья Иванович. Родился 29 марта 1939 года в Алма-Ате. В 1961
году окончил филфак КазГУ. Член Союза писателей Казахстана. Автор книг прозы и
стихов: «Мир наших увлечений», «Время открытий», «Люблю и помню», «Дорога к
дому». Перевёл на русский язык роман А. Нурманова «Гибель Кулана», повесть А.
Кекильбаева «Призовой бегунец», книгу повестей и рассказов А. Аширова «Цветы
живые». Автор документальных повестей и
воспоминаний об отце – писателе
Иване
Петровиче Шухове.
Поздравляем Илью Ивановича Шухова с 85-летием и желаем ему доброго здоровья и
энергии творчества!
*** Старость, что ль? Не спится. Рано Выйду в кухню в тишине.
Новостей включать не стану – Всё больней их слышать мне. Что за
дьявольский обычай – Ранят словом, как мечом. Пусть мне кошка помурлычет
Потихоньку, ни о чём. Сядет рядышком, ручная, Свежей травки пожуёт.
Благодать ей – лжи не знает И живёт себе, живёт. *** У меня
юбилей вот опять. Ожидаю, чего уж лукавить, Кто же будет меня поздравлять,
Или, может, забудет поздравить. Утром в комнату я захожу. На диване –
пятно. Ах ты, кошка! Но я зла на неё не держу: Ну и что ж, «прохудилась»
немножко. Так природа её создала. Оплошала она не со зла ведь.
Работёнку вот мне задала – Постирать да подстилку поправить. В мелких
хлопотах день пролетит. Не в шумихе и помпе отрада. Наконец, мой мобильник
звонит: Сыновья! Что ещё в жизни надо! *** Проснёшься утром –
жив, и слава Богу! А дальше что, подумаешь потом. И тут подступят мелочи с
порога, Которыми всегда твой полон дом. Цветы встречают солнце на
балконе, Словно, друг другу что-то говоря. Полить их да почистить
подоконник: Окрестных птиц мы пестуем не зря. Подаст свой голос
старенькая кошка, Её скорее надо покормить. И новый день раскрутит
понемножку Земных хлопот спасительную нить. *** Кто сказал,
что надо Славить юбилей? Чем солидней дата, Тем не веселей.
Просто – без огляда Плыть по волнам дней. И считать – не надо: Господу
видней. *** Наша мурка совсем ослабела, Даже голос подать
силы нет. Не кошачье, видать, это дело – Двадцать с лишним прожить долгих
лет. Тихо прячется, Року покорна, В закутке среди ночи и дня.
Отвергая еду, без укора Смотрит – вы уж простите меня… *** О
Боже, как отца мне не хватает, Хотя я сам – четырежды уж дед! Снова
страницы книг его листаю, Смотрю на скромный, маленький портрет.
Смотрю – и вдруг отчаянье подступит И перехватит горло – нету сил: Каким
же я беспечным был – преступно! Мог бы спросить о многом… Не спросил…
*** Когда подступит к горлу ком При мысли, что сынами брошен, Не
стоит помнить о плохом, А лучше думать о хорошем. Вот рядышком с
тобой жена – Подруга в радости и в горе. Хлебнули мы всего сполна, Но
выстояли с жизнью в споре. Теперь вот старость подкрала́сь Своей
корявою рукою… И друг без друга ни на час Уже не мыслим мы с тобою.
*** Я тело своё не люблю – Дряхлеет и блёкнет наружно. Влеченье равно
уж нулю. На кой это тело мне нужно? Но есть ведь душа, голова.
Порою стихи вдруг родятся. И – ради сего колдовства – Приходится с телом
смиряться. *** Потихонечку сходят с дистанции То один наш
сосед, то другой… Грустно… Как это выразить стансами? Тут жанр нужен
весомый, другой. Здесь уместно эссе философское – Про бег времени,
бренность житья… А в стихах – мысль банальная, плоская: Все не вечны – ни
ты и ни я. Впрочем, стих тоже годен для этого – Жизни смысл отразить
в строчках. Но Для такого быть мало поэтами – Только гениям это дано.
*** Я иду по «Шухов-стрит» – В Алма-Ате, не в Лондоне. «Стрит»
рекламой не пестрит – Тихая, зелёная… Есть в событьях жизни связь
Скрытно-кафкианская: Неспроста та «стрит» звалась Улицей Крестьянскою.
Здесь когда-то начинал Я стезю учителя. Но тогда и знать не знал,
Что так буду чтить её. Что вдруг станет для меня Улицею «личною»,
Где мне каждый дом – родня: С Шуховской табличкою. Вот – полвека нет
отца… Время – не союзник нам. Благо, что есть улица С дорогим мне
именем. Время смертных не щадит. Лет своих на склоне я С грустью
прихожу на «стрит» – Тихую, зелёную… *** Вот август… В Шухов
день рожденья Вновь соберутся земляки В кружок на Шуховские чтенья –
Припомнят прежние деньки. Статью к событью в райгазете Дадут и в
областной ещё. Добро, не забывают этим Воздать писателю почёт. А
в Божьем царствии небесном, Не знающем земных границ, Душа его вольна, как
песня Пресновских, шуховских страниц. А дом его стоит, как прежде –
На том озёрном берегу. Я приезжал сюда всё реже. Теперь – приехать не
могу… И сад над ним шумит, как прежде – Знакомый с детства
Шухов-сад. И в снах моих он часто брезжит Таким, как много лет назад.
Приходится уже смириться В мои года с судьбой такой… Благо, «Пресновские
страницы» Всегда – в душе и под рукой. *** Мне дар особый –
пародиста Природой отчего-то дан. Другой бы раскрутился быстро, Склепал
их полный чемодан. Хоть у меня пародий мало – Немногим больше
десяти, – Зато, я чую, предписала Судьба им в классику войти. Чем
чёрт не шутит, так, похоже, И вознесёшься на Парнас. Да только это будет
позже – Когда уже не станет нас… *** Строку известную
долдонят: «Лета к суровой прозе клонят». А я, наверное, урод: Меня – к
стихам, наоборот. *** Вчера прочёл я в Интернете Весьма
хвалебные слова В свой адрес. Раньше от слов этих Могла б вскружиться
голова! Ну, а теперь-то, в наши годы, Случись круженье головы, Так
чаще – от плохой погоды И от давления, увы… *** С чего-то там
в газете публицистом Назвал меня досужий репортёр. Ведь кто я есть?
Былинка в поле чистом. И мой «компьютер» – голубой шатёр Небес. И тянет на
стихи – не прозу, Кода увидишь эту благодать, И вдруг расслышишь в шелесте
берёзы Слова, чтоб ими Господу воздать. *** Растёт в степи
трава. Зачем – сама не знает. И всё-таки растёт, Не ведая беды. И
бабочка над ней Неслышно пролетает, И век какой стоит, Ей ведать нет
нужды. *** Заглядеться на жухлые травы, На усталый, притихший
ручей. Исцелиться от вязкой отравы Ложных слов и фальшивых речей.
Тяжкий груз их с души своей сбросив, Побродить, позабыв про дела. Лишь
подумать: ещё одна осень Незаметно за горы ушла… ***
Позвонили мне вдруг из Союза – Много лет я уж в нём состою. Им всегда
юбилеи в обузу: Отмечать буду ль дату мою? Я сказал: успокойтесь,
ребята. Громко праздновал дату Кобзон. Только следом – такая утрата!..
Ну, а мне помирать не резон. А ещё вот поэт был Дементьев. Угораздило
всё же его Юбилейный свой вечер наметить. Вечер был, но – уже без него…
Юбилей затевал Евтушенко, Да теперь он в могиле лежит… Так что
праздновать я совершенно Не желаю: хочу просто – жить. *** У
меня жена – хозяйка: Всё хлопочет – чистит, трёт. Взял бы в руки
балалайку, Да супруга – вот даёт: Зачехлила её ловко, Затянула
гриф шнурком И повесила в кладовке На гвозде под потолком. Так она
не пропылится И надёжней сохранит, Сколько это не продлится, Свой
первоначальный вид. То забавно или грустно, Сразу и не скажешь ты,
Коль становится искусство Жертвой полной чистоты. Эх, вот взять да
поиграть бы! Ладно, всё же потерплю. Но в день нашей давней свадьбы
Балалайку расчехлю. Пусть нас музыка согреет, Как в те, ранние года.
Ведь душа-то не стареет – Остаётся молода! *** В стихах у
Виктора у Бокова Нет содержания глубокого. Но люди ценят не абы кого –
Читают Бокова – не Быкова. *** Памяти Ю.Н. К чему слова?
К чему литература? Застыл в душе безмолвный, горький крик: Не может быть!
Ушёл из жизни Юра – Ровесник мой, моторнейший мужик. Ещё вчера в
маршрутке трясся с дачи – Раздать плоды, что выпестовал сам. Но Бог, как
видно, рассудил иначе. И Юрин дух вознёсся к небесам. Хотя лелеял он
свою «фазенду», Не запирал на все засовы кров. И, отлучаясь, оставлял
лазейку Для ласточек, бродяг и для воров. Он не простился… Онемела
дача. Он не вернётся. Всё. Хоть волком вой. А я стою в пустом саду и
плачу. И ласточки кружат над головой. УЛИЦА ПОЭТА Памяти
Владимира Гундарева Земляки Володины решили В честь поэта улицу
назвать. И сказать об этом поспешили: – Вот, приедешь – будем открывать!
Услыхал; за радостью – тревога Промелькнула невзначай в груди: Все мы
на земле – во власти Бога. И как знать, что будет впереди? От
волнения виски потёр он, Покачал в смятенье головой И подумал, как Василий
Тёркин: Братцы, я солдат ещё живой! Да, не зря тревожным было
чувство: Дар прозрения поэту дан. И в стихах его последних, грустных –
Предвещанье: близок край годам. Он вечернюю зарю ещё немного С ним
побыть молитвенно просил, Словно чуял скорую дорогу, На которой упадёт без
сил. Так, по воле Рока, и случилось – Есть в Судьбе мистическое,
есть! – Земляки поэта получили О Володе траурную весть. А на
малой родине, в Кыштыме, В деревеньке, что поэт воспел, Торжества
готовились большие… Не дожил немного… Не успел… *** Коллегам
Да полно вам, уймитесь, братцы, Зачем шанс недругам давать? К чему
вам было так стараться – Меня «известным» называть? Известным слыть
любому лестно, Не станешь с этим спорить. Но Кто-то тебе испортит песню –
Уж так средь нас заведено. Так что, спасибо, дорогие, За громкий
за эпитет сей. Но лучше выбирать другие, Чтоб не дразнить чужих гусей.
ВЕТОЧКА КОСТЯНКИ Памяти В. Гундарева Есть «Нива» –
неброский журнал. Редактором там был мой друг. Господь его душу приял, И
стало пустынно всё вдруг. Ушёл настоящий поэт. Мы думы с ним были
одной. И сердце мне грел тихий свет Его «Деревеньки…» родной. Мы
вместе поездили с ним По вольной степной стороне… Прошло столько вёсен и
зим, А дни те так памятны мне. Я вижу тропинку в лесу И другом
вручённый мне дар: Костянку, лесную красу – Прощальный его «гонорар»…
МЕРА ТАЛАНТА Мне припомнился нынче Абиш Кекильбаев. Судьба в
годы былые вдруг сблизила нас. Стал он классиком вровень почти что с Абаем.
И политиком стал. Только – в добрый ли час? В мире знают его, как
писателя, имя. Так зачем ему нужен терновый венец? Ведь прославился он
повестями своими. В том числе про коня – «Призовой бегунец». Душу
трогает эта недлинная повесть. Довелось мне на русский её перевесть. В её
мерном, негромком, раздумчивом слове Что– то вечное и сокровенное есть.
«Бегунец» тот, пожалуй, под стать «Холстомеру», Что нам всем в назиданье
оставил Толстой. Вот – таланта Абиша достойная мера! А политика – что?
Суета суетой… *** Сравненья яркие, метафоры… Читатель мой, меня
прости: Закатная – уже не та пора, Когда искрится, блещет стих.
Такое смутное затишие: Года скопились, друг, года… А на душе четверостишия
Стоят, как в омуте вода. *** Не дарите часы старикам: Не
будильники – думы их будят. Будьте же милосерднее, люди: Не дарите часы
старикам. Не дарите часы старикам. Каждый день для них – милость от
Бога. Сколько дней впереди – мало ль, много?.. Не дарите часы старикам.
Не дарите часы старикам. Срок придёт – поутихните тоже И подскажете
тем, кто моложе: Не дарите часы старикам. *** Бунин,
Бродский, Пастернак В Нобели попали. Я же Нобелевский знак Получу едва
ли. Мне награды не нужны. Ведь и так, без знака, Я в глазах своей
жены Выше Пастернака! *** Люблю я прежнюю Алма-Ату, Её
арыков тихое журчанье И ауру особенную – ту, Что слышалась в самом её
названье. Привидится её фруктовый сад И яблоки, склонившиеся долу…
Не так уж много было лет назад, А вот, как говорится, рощи голы.
Теперь ограды здесь, особняки Нахапавших богатства нуворишей. Не
посидишь, как раньше, у реки И воздухом медовым не подышишь. Вот
мимо, сея дымную чуму, Ревут натужно хищные «Камазы». И нет отрады сердцу
и уму, И нет защиты от лихого сглаза. Лишь только пики снежные чисты,
Куда орда шальная не добралась. Теперь зовётся город – Алматы. Моя ж
любовь – в Алма-Ате осталась. *** «Я поняла, что умирать не
страшно», – Очнувшись, тихо молвила мне ты. И я никак не отойду пока что
От слов твоих смиренной простоты. То сильное сердечное лекарство, Что
приняла ты, боль чтоб заглушить, Чуть не открыло путь в иное царство…
Взмолился я… И ты – осталась жить. Ещё сказала мне с не женской силой,
Вернувшаяся из небытия, О воле Высшей: что бы ни случилось, Всё пережить,
держаться должен я. Как передать моё смятенье, Боже! Стихов бессилье
на себя беру. И лишь прошу: прости, родная, всё же Есть вещи, не
подвластные перу. *** Мой дед был породы могучей – Кондовый
сибирский казак. Себя он наукой не мучил. Своим был в степях да лесах.
Живя по извечным уставам, Во благо немалой родни, Служил у купцов
гуртоправом, В трудах проводил свои дни. Детей у них было тринадцать.
Отец мой «поскрёбышем» был. И русскую песню и сказку Он с детства навек
полюбил. И вот он – известный прозаик. Куда уж известнее быть! Но
– душу внезапно пронзает, Коль стану о нём говорить . Как вспомнятся
грустные эти – Сквозь даже улыбку – глаза… О боже, неужто на свете
Таланту жить долго нельзя? Но, видно, на то божья воля, Небесная
тайная власть. Ведь вот – поживи он подоле, Что видел вокруг бы сейчас?
Исчезла страна. Пали нравы. Святыни все втоптаны в грязь. Бездарности
суд свой неправый Вершат. Связь времён прервалась. Забыты достойные
книги – Лекарство ума и души. И антикультуры вериги Надеть поколенье
спешит. И правда затянута ложью, И морок развеять нельзя… И – с
давней отцовской обложки Печальные смотрят глаза. *** Над речкой
– клёны да берёзы. Вдоль речки – длинный терренкур. Я здесь уж век – в
жару, в морозы – Брожу, не весел и не хмур. Ступаю мерными шагами,
Не торопясь, туда – сюда. И равнодушно меж камнями Струится горная вода.
Меняются лишь лица встречных: Всему свой срок, как ни крути. Иных уж
нет, а те – далече, А третьих участь – впереди. И я ещё средь этих,
третьих. Брожу. Гуляется пока. Что будет дальше? Кто ответит? Всё так
же будет течь река…
г. Алма-Ата
|