Родственные проекты:
НАРОДЫ:
◆ СЛАВЯНСТВО
ЛЮДИ И СОБЫТИЯ:
БИБЛИОТЕКИ:
Баннеры:
Прочее:
|
Владимир НЕЧАЕВ
С кем ты, столица моя?
Илл.: Художник Валерий Ефимов. Церковь в Петропавловске
СОЛНЦЕСТОЯНИЕ
Самые длинные дни –
Это бывает в июне, –
Словно остались одни
Новой
войны накануне
Камни и берег, и свет,
Меркнущий ближе к закату,
Голос,
сходящий на нет,
Памяти ветхой заплаты.
Словно и не было здесь
Лодок под выцветшим небом,
Не было этого «днесь
Даждь нам от вечного
хлеба»,
Этих сетей, рыбаков
В грубой и бедной одежде,
Не было сказано
слов
Ими неслыханных прежде.
ЗЕРКАЛО
Я старым становлюсь.
Себя в упор не вижу, –
Очки надену – старым становлюсь.
Я зеркало качну и
стану ближе,
И зеркалу привычно удивлюсь.
Не может быть, – но вот и
здесь морщина,
Седые волосы и этот скорбный рот…
Он скалится, стареющий
мужчина,
В надежде, что меня переживет.
Он за стеклом, наверно,
что-то знает,
Чего б мне вовсе не хотелось знать.
Не отражает, нет, но
поражает
И ставит на лицо свою печать.
***
Чайка любит глаза моряков, –
Искушенная, не промахнется, –
Ловит хлеб, что бросает ей кок,
И в кильватере судна смеется.
Пусть о
помощи ты не просил,
Не тонул. Если всё же случится
Время плыть, выбиваясь
из сил,
Не смотри на летящую птицу.
Если веры и взора на взмах
И
волна поднимает крутая –
Нет надежды в тяжелых руках,
Не уйдешь, злые
слезы глотая.
Потому не жалею совсем,
Что выцеливал птиц голосящих
Из хороших советских систем
Детским глазом, немного косящим.
НА СЕВЕРАХ
Не слово, не молчанье правят здесь,
Но Ворон и капризная погода,
Но
карабин, каюра окрик, спесь
Чиновника от малого народа.
Ты здесь в
кухлянке, – бисером расшит
Весь круг земной, как и откуда вышла
Горячая
земля, где общий вид
Из тесного окна исполнен смысла.
На праздник
первой рыбы – дух-огонь
И ловкий чаут воздух рассекает.
Прокисших шкур,
крови отвратна вонь,
И хороша для тех, кто понимает.
Язычество
роскошное на глаз
Оценит иностранный антрополог.
Он даст немного денег, и
как раз
Приедет магазин, поднимут полог.
Из мелочей – всё нужное, –
возьми! –
Товар китайский в яркой упаковке.
Они – охотники – становятся
детьми,
Шумят и мнут нелепые обновки.
Здесь мельгитанин* хитрый глаз
скосит,
И будет выручка, за разговором – водка.
Кусает гнус. Наш
Куйкинняку спит.
И антрополога в туман уносит лодка.
________________________________
* Мельгитанин – пришлый, белый человек
(эвен.)
ДОРОЖНОЕ
Стояла Жанна под дождем,
О чем-то думала,
курила.
Мы уезжали хмурым днем,
И Ключевская чуть дымила.
Другая
Жанна, вся в крови,
В разбитой, дорогой машине, –
Не скажут больше о любви
Ей торопливые мужчины.
Она удачливей была
Той, что в застиранной
штормовке,
И что хотела, то брала,
Да вот не справилась на бровке.
Ах, Жанна, Жанна, – думал я, –
Она мечтает о Варшаве
И, страсти в сердце
затая,
Ещё – о подвигах и славе.
Как много нужно ей одной,
Когда
картошка лишь на ужин,
Чай с сигаретой, а другой
Уже никто теперь не
нужен.
***
В грубой глазнице лежит
ослепительный глаз.
Шаг подчиняя и сердцебиению вторя,
К нам возвращается
море, забывшее нас,
Мы обращаемся к морю – и движется море.
Что оно
видит из этой безмерной дали –
Гюйсы наших надежд, трюмы кромешных провалов?–
Только не знает себя, как не знают себя корабли
В меркнущей зелени на
корабельных радарах.
Из-под руки мы до боли вверяем глаза
Дальней
черте, что обжили сирены и птицы.
Ищет нас море до слёз, но песчинку слеза
Смоет, и веко смахнет с голубой роговицы.
***
Пережили две
войны,
Выборы, олимпиаду.
Танцевало полстраны
И смеялось до упаду.
В телеящике война,
Смех и танцы – всё едино,
Оттого что не видна
Нам
вторая половина,
Та, что молча хлеб жуёт,
Чёрный – пусть хотя бы это,
Не танцует, не поёт, –
Если спето-перепето.
И всё те же за окном
Сушь да гниль. Дожди косые
Ходят кругом ли кругом,
Пусть расскажут о
другом:
Чем жива ещё Россия.
***
Держись за петлицу,
старик,
Плаща, что носил ты полжизни.
Он выцвел, как флаг, и поник –
Обносок вчерашней отчизны.
Ты шепчешь, мосты шевеля, –
Сносилось и
это железо:
«Конечно, всё было не зря,
И крепче не будет протеза».
***
Душа умна – таинственное свойство,
Почти забытое, когда есть
голова,
Но прорастет в глухое беспокойство
Забытой мысли тихая трава.
Но переборет шумную дорогу,
Оставит лишь тропу, что вьется по холмам,
И
повернет не сразу – понемногу,
И заберет, когда не знаешь сам.
***
Уплыву далеко за буи,
Не замечу, как скроется берег.
Что мне слезы и просьбы твои,
Этот край, этот галечник серый.
…Там,
где небо сходилось с водой,
Где забытого взгляд не касался,
Он всё руки
бросал над собой
И, казалось, назад возвращался.
СУБЛИМАЦИЯ
Когда поэта отвергают,
Он пишет лучшие стихи
И, к счастью, этого не знает
Под чьё-то глупое «хи-хи».
Пускай поэт своё бормочет
И в
раздражении ворчит, –
Он не того, известно, хочет
О чём любимая молчит.
***
Чуть отпустит – ты и рад, –
Где-то лихо, где-то ходит.
А
припомнишь: день назад
Кости ныли к непогоде.
Это было и прошло.
Здесь босая Ева в майке
Смотрит в зеркало-число
И на змея без утайки.
И такая тишь да гладь,
Что и сам сегодня волен
Как угодно поступать.
И
Господь вполне доволен.
ОСТАНОВКА В ПУТИ
Злая натура Москвы
Не в справедливости – в силе, –
Сколько усталой травы
На перегонах России!
С кем ты, столица моя?
Да не моя ты – чужая.
Нам остаются края
От
твоего каравая.
Не обойти, не свернуть
В кольцах московского дыма, –
И не жалею ничуть,
Я, проезжающий мимо.
И не скучаю, когда
Встанет
в лесах электричка.
Слышно: гудят провода.
Гаснет зажженная спичка
В тамбуре, – ветер войдет, –
Настежь распахнуты двери.
Крикнет кулик из
болот
С жалобой о потере.
Слезных селений огни.
Тише, раздумчивей
речи.
Светятся лица в тени,
Словно забытые свечи.
Кто-то здесь
выйти решит,
Всё же возьмёт и решится.
Воем тебя оглушит,
Встречный,
летящий в столицу.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Где-то здесь мы ставили палатку.
Ольга, помнишь эти тополя?
Лето поднималось по распадкам
И лежала в инее
земля.
Помнишь, солнце плавало в тумане
И вода подчеркивала тишь
Там, на перекатах Уксичана?
Ты спала, как дома не поспишь.
Время
приходило расставаться, –
И ветшало время на глазах.
Я вернулся, чтобы
попрощаться
В этих несравненных тополях
С тем, что было здесь, на
Уксичане.
Бился жилки голубой родник…
Я еще запомнил самый ранний
Поцелуй твой и петуший крик.
Осенью не запирают двери,
Не сжигают
шаткие мосты.
Я иду с тобой на этот берег
Сквозь огонь пылающей листвы.
***
У поэта скорбь своя,
И она же – перемога.
Не стихи, но
жития,
Где и лирики немного.
Не откроешь – не поймёшь,
То
ли слово забирает
В поименный тот правёж,
В ножевую правду края,
Или ты хозяин здесь,
И сюжет твой предсказуем.
И не тайнописи весть,
Но рассказанное всуе.
К СОЗДАТЕЛЮ
Положи на ладонь и
ладонью прикрой –
Стану косточкой сонной и время забуду,
Прозеваю,
просплю, – обойдёт стороной
Осторожное чудо.
Ближе к сердцу, а
кажется – так далеко!
Пусть ни лада, ни смысла, ни проку.
На путях мировых
отпускаешь легко,
Поднимаешь высоко.
ПАМЯТИ ПОЭТА
Спросят
меня:
– Что ж Борщевский? – Уехал в Хабаровск, – отвечу, –
Там и живёт, вот пристали! В Хабаровск уехал!
Я по грибы соберусь, где
Борщевского, – знаю, – не встречу
И не услышу его глуховатого позднего смеха.
– Значит в Хабаровске он? – склочный сосед донимает.
– Спи спокойно, –
ему говорю, – он вернётся едва ли,
Он декабри не любил, не приедет и в мае,
Ну, а приедет – узнаешь. Так дерево падает, Валя.
Вот со значками да с
ложками, да с черпаками,
Что вырезал, со стихами, с грибными местами
Взял
и уехал. Хабаровск богат чудаками!
Он за горами теперь, этот город, за
облаками…
АПОСТОЛ
Я клинком дорожил. Так бывает: упрямые люди
О ножах знают меньше, чем знает хозяина нож.
Всё приходит к концу, – я
считал, – а другого не будет,
Обрывается жизнь, обрывается край – ну так что
ж?
И открылось мне в книге одной: «Во мгновение ока
Не умрем, но
изменимся, станем нетленными мы
При последней трубе…» Видно, солнце зайдет на
востоке,
И распустятся розы в снегу среди лютой зимы.
Я поверил ему,
от скорбей изменившего имя, –
В слепоте и дорожной пыли стерлось грозное
Савл.
Он ещё говорил: «Не спасетесь делами своими,
А без дел вы мертвы». Я
поверил и нож тот сломал.
***
Много на свете коробок
Маленьких и
больших,
Чтобы мне до озноба
Помнить среди других
Тот неподъёмный
короб
В тяжбе неловких плеч.
Он ещё будет дорог
Тайной последних
встреч.
Пристань моя и лодка,
Горечь доски сырой,
Берег, привал
короткий
Да переход второй,
Где проводник мой грубый
Будет греметь
веслом,
Где приласкают губы
На берегу другом.
БУНИН
«За
окном лёгким бисером капли…»
Утром дождик. Прогулки, вино.
Ах, поедем,
поедем на Капри!
Да в Италии тоже темно.
Промотали страну, дармоеды!
Злоба чёрная, пьянство и дурь.
Он ещё сомневался: «Уеду…»,
В дневниках
отмечая лазурь.
Он не знает о том, что случится,
Губы морщит при
слове «народ».
Жизнелюб, он отправится в Ниццу
И от ужаса жизни умрёт.
***
Женщина любит удачу,
Умных и тонких мужчин.
Я уезжаю на
дачу,
Свой отбывать карантин.
Что я для женщины значу?
Здесь, в
листопаде берез,
Я для себя обозначу
Сакраментальный вопрос.
Буду
топить свою печку,
В зиму готовить дрова.
Ах, эти тайные речи,
Тяжкие
эти права
Что-то вершить на бумаге,
Где чей-то профиль и хвост,
Или в отсутствие тяги
Вспомнить забытый вопрос.
Чем это можно
измерить –
Жизнь, что чужой не была?
Нет, не игра, не химера,
Просто в
охапку брала.
Не с чем сравнить, не исправить
Эти четыре строки.
Все мы на переправе,
На середине реки…
Скоро с оглядкой болящей
Ляжет под снегом трава.
Ветер то реже, то чаще
В окна бросает слова.
ГЕОГРАФИЯ
Купить квартиру в Таганроге.
К чему минувшее жалеть?
Не
оглянуться на пороге
И по дороге умереть.
А кто-то думал в Таганроге,
Что жизнь похожа на тюрьму.
В Бишкек, в Ташкент бежали ноги,
Да привели на
Колыму.
Привычка больше, чем сноровка,
Сильнее – русская тоска,
Когда в Елабуге верёвка
Нам кажется не так жестка.
***
Дома
молчащие – усталый караван –
Перевалили ночи половину.
Вдали ворочался
бессонный океан,
О корабли расчесывая спину.
Тумана клочья ветер
приносил.
Стелился дым, горела тундра где-то.
Ещё по-летнему был август
полон сил,
И кулики свистели до рассвета.
ЗДЕСЬ
Это место,
где мы родились,
Это люди, которых оставим.
Переправы незрелая
мысль, –
Мы уже ничего не исправим.
Это лица гранитную толщь
Раздвигающие терпеливо.
Ожидания тяжкая мощь,
Обнажённые камни отлива.
***
Как хорошо молчать умеет кошка,
И мне не нужно с нею лишних
слов.
Давай с тобой присядем у окошка, –
Свет не мудрён, и мир давно не
нов.
Хлеб на столе. Холодный ветер с моря.
И к ветхой форточке
потянется рука.
Не удивляясь "европейской воле",
Я знаю, что откроют
облака.
Где дальний мыс – травой заросший берег
И выброшенный бурей
пакетбот,
И черный крест с табличкой ржавой «Беринг»,
И швед-турист,
бегущий от забот.
Вот потому без слов садится кошка
У ног моих. И я
согласен с ней.
Зачитанная книга без обложки
К концу всегда дороже и
ясней.
***
Мёрзнут в скверах воробьи,
Не горят сырые
спички.
Птичьи сумерки мои,
Поздней осени привычки.
г.
Петропавловск-Камчатский, 2021
|
