|
|
Геннадий СУЗДАЛЕВ. Слава |
|
2020 г. |
Форум славянских культур |
|
ФОРУМ СЛАВЯНСКИХ КУЛЬТУР |
|
|
|
Геннадий СУЗДАЛЕВСлава
На фото: Вячеслав Богданов (24.09.1937, д. Васильевка Мордовского р-на — 11.07.1975, Москва) «Пути Господни неисповедимы». За три дня до полета в Челябинск я с трудом «наскрёб» денег, чтобы доехать до Москвы, до аэропорта Домодедово. 24 октября, утром, самолет оторвался от взлетной полосы, направляясь к городу моей юности и более сорока лет проживания в нем. Этим я был обязан, да и благодарен теперь, поэту Сергею Семянникову – председателю Правления Челябинской областной писательской организации, Поносову Михаилу Игнатьевичу и брату поэта Вячеслава Богданова Виктору Сошину, который сидел рядом. В кармане у меня лежал дорогой, во всех отношениях, билет «туда и обратно». Мы летели, как сегодня принято говорить, на презентацию возрождающегося поэтического клуба «Светунец», о котором я скажу позже. В багажном отсеке самолета стоял в упаковке бюст поэта Богданова – копия памятника, установленного любовью и стараниями Виктора Сошина на Тамбовшнне, на родине поэта. «Какое совпадение», – подумал я. В июле 1975 года, из аэропорта Внуково, мы с Виктором Сошным, с прозаиком Олегом Осадчим и родными Славы, тоже летели в Челябинск. В багажном отсеке самолета стоял гроб с телом Вячеслава Богданова. Мы с Виктором говорили о его брате. Я смотрел на него и думал «как он похож на Богданова». Вспомнил позорный свой поступок. Несколько лет назад я по пьянке обидел этого человека. Сказал, что именем брата он делает себе рекламу. Стало стыдно. Попросил прощения. Он по-богдановски улыбнулся: «Хорошо, что помнишь об этом». Достал из сумки флакон с водкой, закуску: «Давай, за Славу!» Налил по рюмке. Выпили. Самолет пошел на посадку. Теперь, об июле 1975 года. Пятого июля Слава позвонил мне на работу. Я тогда работал начальником стройгруппы Советского продовольственного торга Челябинска. – Ты что так долго спишь? – Как долго? – Я тебе звоню с 6 часов утра. Никто не отвечает. Я засмеялся. – Я работаю, Слава, с половины девятого. Сейчас восемь. – Все равно долго спишь. Бросай свою работу и приезжай ко мне, а то пиво в банке греется. Я завтра улетаю надолго. Вначале в Москву, потом – в Тамбов, а оттуда – на юг. – Дел у меня, Слава, по горло. – Тебе что дороже? Поэзия или твоя задрипаная стройка? После долгого разговора пришли к согласию. И весь рабочий день он ездил со мной по объектам. В кузове. Машина была бортовая. Вечером пошли в ресторан «Заря», в центре города. Заказали пива. Слава был грустным: «Завтра с Женей (женой) улетаем. Долго не увидимся. Слушай, а чё мы пьем воду? Давай закажем водки!». Я согласился. Принесли водку. Он налил по рюмке. Выпили. Если бы я знал, что это наша последняя встреча! Меня позвал знакомый, который с компанией отмечал в ресторане день рождения. Я поздравил именинника и вернулся к своему столику. Славы не было. Он обиделся и ушел. Навсегда. 11 июля я пришел на работу рано. В плохом настроении. Ничего не хотелось делать. Душа была не на месте. В 12 часов позвонил Александр Андреевич Шмаков – тогда руководитель писательской организации: «Крепись, Геннадий, у нас горе. Умер Вячеслав Богданов в Москве. Мы решили, что за гробом полетишь ты. Иди в обком, получи билет на самолет. Там тебя ждут». Я окаменел... Долго сидел молча, закрывшись в кабинете. Надо было что-то делать, чтобы прийти в себя. Попросил снабженца принести бутылку водки. Выпил ее до дна. И нисколько не захмелел. В Москве стояла жара. Холодильники в морге не работали. Были выходные. Когда привезли гроб в аэропорт, кому-то из родственников пришла в голову мысль о судебно-медицинской экспертизе. Было поздно. Цинковый гроб был запаян. Перед тем, как забить его в ящик из досок для транспортировки, в окошечко над головой было видно, что труп начал разлагаться. Писатель из Самары Олег Осадчий, друг Славы, ходил и повторял: «Это я виноват, ему было очень плохо. Я не вызвал скорую помощь. Можно было спасти...» Константин Скворцов и Виктор Сошин успокаивали его. Потом Олег мне рассказал, как это было. Они с Богдановым десятого вечером пошли в Центральный дом литераторов. В ЦДЛ Слава любил приходить. Встретиться с друзьями, поговорить, почитать стихи. Богданова многие поэты знали, хорошо к нему относились. Старались угостить. Так было и в тот роковой вечер. После дома литераторов они поехали в общежитие Литературного института. Слава был веселый. Шутил. В комнате Осадчего ему стало плохо. Вместо рвоты изо рта шла зеленая пена с кровью. Олег позвонил жене Славы. Просил ее приехать. Она не приехала. Было очень поздно. Скорую помощь Олег вызвать не догадался. Звонил он с вахты. Когда вернулся в комнату, Слава спал, подложив под голову руки, сложенные лодочкой. В таком положении увидел его Олег, проснувшись утром. Хотел разбудить. Богданов был мертв. Кто-то в ЦДЛ «угостил» его зельем??? После оформления документов, мне дали грифель, чтобы я написал на ящике с гробом номер «груза». Было жутко. Сделать это я не мог. Отошел и заплакал, точнее, зарыдал, как никогда – ни раньше, ни позже. Откуда взялось столько слез? Я оплакивал нашу безысходную русскую долю, непутевую жизнь. Из меня выходила вся боль, накопившаяся со дня рождения. Слезы текли по лицу и в самолете, и после посадки его в Челябинске. Кто-то из встречающих сказал: «Суздалев – артист!» Бог ему судья. После смерти Богданова по Челябинску поползли слухи – «умер от водки». О, злые языки. Я был близко знаком с поэтами многих национальностей. Не знаю ни одного народа, который бы так неуважительно относился к себе, как русский. Надо было выступить в печати. Валентин Сорокин, потрясенный потерей самого близкого друга, долго не мог написать о Богданове ни слова для публичной печати. Он знает, как трудно было письменно согласиться с этой утратой. С большим трудом написал я. В начале сентября 1975 года материал был напечатан в газете «Вечерний Челябинск», где одно время Богданов работал в отделе литературы и искусства. Это было первое печатное слово об ушедшем поэте.
***
Цвет агавы
«Тридцать лет всего живет агава...» – это строчка из его стихотворения. Сам он прожил немного больше. Здесь слово «прожил» условно. Прожил трудно и ярко, цельно и самозабвенно. С вечной улыбкой на лице и с вечной болью в сердце. Нет необходимости пересказывать его, до щемящей боли короткую биографию. Она – в его стихах. Не только биография, но и портрет: «голубоглазый, русый, коренастый». В стихотворении «Начало биографии» Вячеслав Богданов писал:
Поклонясь деревенской избе, Где нужды пережито немало, Я ушел из тамбовских степей Под железное небо Урала.
Тогда ему было шестнадцать лет. Это мало и много, мало для того чтобы не затеряться в огромном городе. Много, чтобы пронести светлую волнующую любовь к родной земле через все свое творчество, живя в городе и полюбив его, он нежно оберегал память о деревне:
Я запел бы о городе песню, Да деревню обидеть боюсь.
В стихах Вячеслава Богданова не просто его биография, хронология лет. Это биография и философия души. Биография его сверстников. Потому они так доступны и близки нам. А, главное, в них вместилась частица биографии души России. А в свою очередь боль земли – это и боль поэта – «нет ничего больней на белом свете, чем наблюдать июльский листопад». Поэзия Вячеслава Богданова создана памятью детства в тамбовском селе, а мужество и зрелость даровал ей Урал. Скорее, не сам Урал, а его люди, с которыми он пятнадцать лет работал на металлургическом заводе, с которыми многие годы жил поэтическими горестями и радостями в литературном объединении «Металлург». Бесследно не прошло его близкое общение с земляками, известными советскими поэтами Борисом Ручьевым, Людмилой Татьяничевой, Валентином Сорокиным. Большое влияние на его творчество оказала поэзия Лермонтова, Некрасова, Блока, особенно, Есенина. Влияние для настоящего поэта – не подражание? У Вячеслава Богданова своя поэтическая тропа. И главная заслуга его в том, что он сумел органически породнить сельскую тему с городской. Нашел к этому свои, богдановские ключи:
Закалён я мартеновским зноем И степными ветрами продут.
«Он не только рабочий, но и поэт, думающий о судьбах земли. Ему суждено представлять в своем лике и «людей городских и людей деревни» писал Василий Фёдоров в предисловии к поэтической книжке Вячеслава Богданова «Голубой костёр». Обретая поэтическую высоту, поэт с одинаковой проникновенностью пел и о деревне, и о городе:
Я вместо бога сяду в правый угол, Огонь в печи приняв за божество.
Заводская дорога длинна! Уместились в ней молодость, юность... Я делил с ней и радость, И трудность, Моя гордость и совесть она!
Читаешь эти строки и забываешь о понятии «тема». Оно ушло. Осталось единственное чувство поэзии. Творчество Богданова найдет своих исследователей. Я в этом не сомневаюсь. В том, что я пишу, нет претензий на творческий портрет. Сейчас мне это не под силу. Это, скорее, личные мысли, навеянные потерей близкого человека. Может быть, субъективные. Несомненно, одно, что свет его поэзии, до которого его возвысила родная земля, будет жить долго. Он неистово любил жизнь и безжалостно торопил ее. Часто говорил о том, что «поэт растёт до сорока. После сорока выше не поднимешься». Он имел в виду классические примеры. Я придерживаюсь другого мнения. Наше эстетическое, философское, а стало быть, и художественное развитие по многим причинам (имею в виду свое поколение) «затянулось». Можно привести несколько примеров из современности, когда в полный голос поэт начинает говорить к пятидесяти. Богданову не было сорока. Он еще многое мог бы сделать. Об этом дают право говорить его последние сборники и поэма «Рождение».
Смерть всегда не справедлива. Смерть поэта – особенно...
Тридцать лет всего живет агава, И цвести лишь раз имеет право. Только раз – Цвести высоким цветом, Увядая навсегда при этом. Как ее возвысила планета – Умереть от собственного цвета!
Тридцать лет. Он пожил чуть больше:
Мне судьба подарила пока Тридцать семь сентябрей серебристых.
Кружат по асфальту рано опавшие листья. В зеленых кронах деревьев пробивается позолота. Сентябрь. В родном его городе осень. Тридцать восьмая осень поэта.
***
В литературное объединение Челябинского металлургического завода «Металлург», которым Вячеслав Богданов руководил около десяти лет, я пришел в 1965 году, по совету Валентина Сорокина. Спасибо ему. Литературное объединение «Металлург», моя дружба со Славой, помогли мне пробить свой творческий путь. На одном из занятий Богданов читал отрывки ив поэмы «Звено», над которой работал. Я на всю жизнь запомнил строки:
В пятнадцать лет покинул я село, Но в двадцать восемь не приехал в город.
Я тоже покинул село в пятнадцать лет. И в то время в город «не приехал». Это нас и сблизило. В литературном объединении его любили все. Он был лучше нас, талантливее. И был связующим звеном нашего литературного братства. После его смерти «Металлург» стал угасать. В литературном объединении было много талантливых ребят. Более десяти его членов стали профессиональными писателями. А главное – оно было истинно русским. Это были хорошие годы в моей творческой жизни. Есть что вспомнить. Много было серьезного, больше веселого: руководитель был веселым. После занятий мы сбрасывались по рублю (тогда деньги не малые), брали вина и уходили в сквер за дворцом культуры. Там начиналось «второе отделение». Читали стихи и хвалили друг друга. Это нас сближало. Я даже написал девиз для этого «второго отделения» – «поэтом можешь ты не быть, но рубль положить обязан». Славе девиз понравился. Он, одно время, года два не выпивал, но рубль свой в шапку бросал исправно, одним из первых. Позже я посвятил водке слова Шекспира – «она меня за муки полюбила, а я ее – за состраданье к ним». Богданов грустно улыбнулся: «Верно». Богданов был прирожденным импровизатором. Шутил всегда в рифму.
В двух словах мог дать точную, необидную характеристику каждому из нас. Обращаясь к жене, писал:
Когда я буду умирать, А умирать я все же буду. Ты загляни-ка под кровать И сдай порожнюю посуду.
Слава очень любил детей. Своих у него не было. Однажды он пришел к нам домой, по какому-то юбилейному случаю. Мой сын Артём (было ему три года) забрался к нему на колени. Слава на такой случай имел в кармане конфету или шоколадку. Они разговаривали как старые знакомые. Богданов неожиданно обратился к нам, ко мне и к жене Юле: «Хочу дать совет» и прочитал, родившееся за столом четверостишие. Первые две строчки я забыл, а две вторые – помню: «Плотнее шторы занавесьте, Найдите мальчику сестру». Через год с небольшим у нас родилась дочь Анжелина. Как-то весной мы пришли с поэтом Александром Куницыным к Славе в гости. Он тогда жил на улице Образцова. Хозяин пригласил нас на кухню, где на столе стояла банка с пивом. Пиво было холодное. Пили его с удовольствием. Куницын читал стихи. Без нашего согласия. Как всегда, проглатывая слова. Читал долго, нудно, не давая и поговорить. Стихи были о природе. Богданов возмутился: «Ты, Куницын, дашь нам поговорить или нет?» Саша продолжал читать. Тогда Слава встал, открыл дверь... «Давай, Куницын, забирай свои гербарии и иди далеко-далеко, куда глаза глядят. А друг наш уходить не хотел: в банке еще оставалось пиво. Богданов подумал, подмигнул мне и сказал: «Давайте сходим за вином. Тут рядом». Куницыну предложение понравилось. Он перестал читать стихи, и мы пошли. По дороге нам навстречу шла машина – такси. Слава поднял руку и остановил её. Мы с трудом усадили Сашу на заднее сидение. Я закрыл дверь и держал её, на всякий случай. Слава пошарил в карманах, нашел рубль и подал таксисту. Тот спросил: куда везти? «Смотри на счётчик, – сказал Богданов. – Как «набьёт» рубль – высаживай». Водитель все понял, улыбнулся и поехал. Тогда за рубль можно было уехать далеко. Еще один случай. Теперь грустный. В июне 1975 года, незадолго до своей гибели, Слава с поэтом Михаилом Шанбатуевым приехали ко мне домой очень рано, на такси. Богданов был в трико и в домашних тапочках. Выпивши. Он долго не хотел выходить из машины, пока не убедился, что приехали туда, куда он хотел. Жена и дети еще спали. Был выходной день. «Я заблудился. Не мог найти твой дом. Хорошо вот, Миша помог». Мы прошли в зал, а Шанбатуев пошел в магазин: я был одет по-домашнему. «Ты почему в трико и в тапочках?» – спросил я весело и поперхнулся. Слава смотрел на меня глазами, полными слёз: «Душа, Генка, плачет...». Мы обнялись, и он зарыдал, как ребенок. В 1977 году Вячеславу Богданову исполнилось бы сорок лет. Мой материал по этому поводу был опубликован в газете «Вечерним Челябинск».
*** «Я работаю в цехе – Россия»
Часто говорят, что людей незаменимых нет. Так ли это? Раньше я как-то об этом не думал. Я вот теперь, когда пишу эти строки, вспомнил о расхожей и бездушной фразе. Человека заменить невозможно. Тем более художника, который останавливает только им увиденное мгновение, а иногда и вечность душ других. Попробуй замени его. Сам он говорил: «Нам надо больше писать. Надо успеть, как можно больше. Я не скажу за тебя, ты не скажешь за меня. Да и никто не скажет». Сколько мог бы он еще сделать! Замыслы одолевали. До их осуществления, казалось, рукой подать. Он хотел написать поэму о современном рабочем человеке, показать его духовное обогащение в процессе созидания. Начал писать о Панфиловском – прославленном сталеваре Челябинского металлургического завода. Эта мысль пришла ему в Москве, когда мы – Иван Никитович Панфиловский, молодой сталевар Володя Гребнев, Вячеслав Богданов и я – ездили на вручение премии Ленинского комсомола Валентину Сорокину в Москву. В гостинице «Юность» Богданов читал нам свои новые стихи. Панфиловский слушал, глаза его светились. Он радовался, как ребёнок. Богданов заметно волновался. Когда все разошлись, он сказал: «Вот человек! Обязательно напишу о нём». Написать он успел только вступление к поэме. Он был полон надежд: «Ещё мне рано подводить итоги, И впереди – и солнце, и гроза...» Он часто называл себя «великим» поэтом и добавлял – «русский». И при этом хитро улыбался. Это было не бахвальство, а самозащита. Не все, наверное, это понимали. Однажды, когда мы с ним были вдвоём, он сказал: «Все, наверное, думают и ты тоже, что я серьёзно говорю «великий». Потом встал и начал декламировать: «Выхожу один я на дорогу...» Голос его был полон горечи. Потом он читал Есенина. После строчек «Где-то в чистом поле, у межи, оторвал я тень свою от тела», помолчав, открылся: «Как нам далеко до них!» Таким я его ни раньше, ни позже не видел. Был он всегда весёлым. Щедро рассыпал шутки, импровизированные пародии и каламбуры. А потом тут же забывал о них. Никогда не записывал, хотя импровизации могли украсить любую из его шести книг, вышедших при жизни. Бывая в Москве, Слава любил приходить в Центральный дом литераторов. Его тянуло к друзьям, в атмосферу этого дома. Однажды он пригласил меня. Его многие знали. Когда он дружески здоровался с известными поэтами, я завидовал и в то же время внутренне гордился им. Самым памятным в тот раз было знакомство с Николаем Тряпкиным. Их с Богдановым связывала дружба. Мы сидели за столиком. Тряпкин напевал мелодии на свои стихи, закрыв глаза и отбивая ногой такты. Потом он положил руку на плечо Богданову и сказал: «Завидую тебе. Село – это да. Знаю хорошо. Стихи о нём получаются как надо. Живу в Москве, а стихов о городе нет. Хочу написать, а не могу. У тебя и то, и другое. И хлеб, и железо. Молодец. Завидую». В творчестве каждого поэта есть высоты, которые определяют степень эго таланта. Далеко не каждая высота, взятая поэтом, становится стратегическою. В творчестве Богданова есть такая высота. Это органичное слияние духовного образа города и деревни. Чаще в стихах других поэтов город противопоставляется селу. У Богданова они друг с другом связаны духовным родством, как оно и есть на самом деле.
Судьбой мне вверено до гроба, По праву сердца и сельчан, Земную славу хлеборобов Роднить со славой заводчан.
В поэме «Звено» он с гордостью говорит: «И я – звено единства между ними». Это о хлеборобах и заводчанах, с которыми он проработал в коксохиме ЧМЗ больше десятка лет, а главное – о своем лирическом герое. Любовно и бережно храня память о тамбовском селе, где он родился и вырос, он безоглядно любил наш край. Для него и то, и другое – составные одной судьбы и великой Родины: «Здравствуй, край красоты и железа – Молчаливая гордость Руси!» Поэты не умирают. Творчество Богданова живет среди нас. Ему подражают. И не только в творчестве. Не прошло ни одного занятия литературного объединения ЧМЗ «Металлург», чтобы кто-нибудь да вспомнил Богданова. То, что он наряду с Валентином Сорокиным сделал для литературного товарищества, остаётся с нами и объединяет нас. «Прошло уже более двух лет, как Вячеслава не стало, а его никто не забыл. Напротив, все больше и больше читателей соприкасаются с его звонкой, родниково-чистой поэзией. И уже никто не сомневается в том, что Богданов, как и другие наши замечательные поэты: Борис Ручьёв, Людмила Татьяничева, Михаил Львов, остаётся талантливым и самобытным певцом нашего удивительного Синегорья» – говорил руководитель литературного объединения «Металлург» Анатолий Белозерцев. «Вышла у Славы книжка «Гость полей», – вспоминает поэт Анатолий Головин, – которая порадовала и автора, и нас. Он, не торопясь, деловито подписывал нам, его друзьям, книжки и вручал каждому как-то скромно и торжественно. Он как бы каждого одаривал своим вниманием и талантом. И было нам хорошо потому, что все были взволнованы радостью нашего друга-поэта. Он был среди нас связующим звеном человеческой дружбы и поэзии». «Стихи Вячеслава Богданова оставляют впечатление дорогих сердцу картин родной природы. Самое светлое воспоминание осталось у меня о Вячеславе Богданове, как руководителе литературного объединения «Металлург», секретарем которого я являюсь. Он любил эту работу. Говорил, что идет в литобъединение как на праздник. Был он внимателен, правдив в оценке творчества, любил вставить шутку. И всегда оставался доброжелательным, старался вселить надежду, веру автора в свои силы», – говорит Валентина Позднева. Когда человек совершает подвиг или уходит из жизни, говорить о нем плохо не принято. Богданов был не безгрешен. В чём-то ошибался, как всякий, прокладывающий свою тропу. Всё это померкло и забылось. Осталось главное, ради чего и чем он жил — стихи. Теперь они окрашены другим светом и звучат значительнее и весомее. Читая их, мы понимаем, что человека заменить невозможно.
***
В 1978 году я решил создать Челябинский областной поэтический клуб «Светунец» в память о поэте Вячеславе Богданове – так называлась одна из его книг. Он говорил, что так на Тамбовщине называют молодой месяц. Слава еще имел в виду свет, идущий к нам с неба. Девизом клуба стали слова из его стихотворения – «и никто не собьётся с дороги в неподкупном свеченье твоём». Клуб проработал восемь лет. За это время его членами выпущено в свет немало поэтических сборников и авторских книг, проведено, с трансляцией по телевидению, несколько праздников поэзии. В них принимали участие, наряду с молодыми поэтами, мастера слова: Николай Тряпкин, Михаил Львов, Валентин Сорокин, Юрий Кузнецов, Александр Волобуев и многие писатели из Москвы, из уральских городов. В 1982 году клубу была присуждена комсомольская премия за поэтический сборник «Светунец». За лучшую публикацию года журнал «Уральский следопыт» наградил клуб памятным призом. На совещании молодых литераторов в Москве первый секретарь ЦК ВЛКСМ в своем докладе, назвал клуб лучшим литературным объединением Советского Союза. Более десяти профессиональных поэтов прошли школу поэтического клуба «Светунец». В том числе и председатель Правления нынешней Челябинской писательской организации Сергей Семянников. За годы моей учебы в Москве клуб прекратил свое существование. На презентацию возрождающегося клуба мы и прилетели в Челябинск с Виктором Сошиным. Презентация состоялась. Поэтический клуб жив. Пусть молодым поэтам светит и согревает душу богдановский «Светунец». За время пребывания в Челябинске мы навестили и Славу – побывали у его могилы. Почитали стихи друзья поэта. Два его брата – Виктор Сошин и Валентин Хавлин – сказали самое сокровенное: «Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего». Вернувшись в Суздаль, я продолжаю жить прошлым. Думаю о горькой участи русских поэтов в земной жизни. «Многие знания – многие печали. Русская литература может развиваться только в русской действительности. Где она эта русская действительность?! Всю свою жизнь живу в крестной тоске по ней, мы любим Россию, а любовь предполагает страдания», – говорил Достоевский. Родина наша, которую как мать, не выбирают, двести лет и гораздо дольше терпит эти муки. Мы – русские. Бесы нас ненавидят только за это. Сколько угроз я выслушал от них? Слава Господу и спасибо нашей государственной безопасности за то, что пишу эти строки. Дорого обошлись моему вечному другу, русскому поэту Вячеславу Богданову строки из бесследно пропавшей поэмы, обращённые к матери нашей: «Накажи их Россия бесплодьем За великие муки твои!» Он читал нам эту поэму в узком кругу. Читал отрывки из этой поэмы участникам Кемеровского совещания молодых писателей в 1966 году, среди которых, видимо, были и бесы из Москвы. Они знали об этой поэме. Они и «угостили» его зельем. Они убили Пушкина, Лермонтова, Есенина и многих русских гениев. Что им Богданов?! Включишь телевизор – они, включишь радио – они, возьмёшь газету – они. Всюду они помыкают нами, любящими свою Родину и свой народ. «В своей стране я словно иностранец», – цитировал Богданов Есенина. Бесы обрекли нас на вечные «временные трудности», на бесправие и нищету. В 1917 году бесы захватили власть, и Россия умылась кровью. Двадцатый век дал православному миру в три раза больше святых русских мучеников (замученных ими), чем вся история России всех святых. Достоевский называл их «жидами». Я их называю «бесами, слугами дьявола, не имеющими национальности». Ни один народ не хочу обидеть этими словами. Бесы – выходцы из многих народов, из русского – тоже. КПСС – «ум, честь и совесть нашей эпохи» – создавая новую общность – советский народ, изъяла из оборота на многие годы слово «русский», ссылаясь на то, что это слово «унижает достоинство национальных меньшинств». Русские художники, русские писатели, русские композиторы и так далее, перестали быть детьми русских матерей. Они стали «детьми Советов». В Челябинске слово «русский» светилось по вечерам искусственным светом, в единственном месте и в единственном словосочетании «Русский лес». Так назывался ресторан, где люди спивались. Слава не был членом КПСС, но относился к партии уважительно и с юмором: «Прошла зима, настало лето. Спасибо партии за это», – цитировал он иногда в узком кругу то ли свои строки, то ли чужие. С доброй улыбкой завидовал мне, когда я прочитал свои: «Я иду по любимому городу И в душе, как в обкоме светло». Однажды вечером мы гуляли с ним по площади Революции. Я говорю ему: «Слава, ты счастливый человек». «Почему?» – спросил он. «Потому, что у тебя фамилия только чего стоит – Богом данный человек. А имя твоё на каждом углу – Слава труду! Слава КПСС!» Он засмеялся: «Ты говоришь слава КПСС. А что КПСС – моя фамилия?» Мне и сегодня с именем Богданова хочется образовывать новые словосочетания: Слава Тамбовщины, Слава Урала, Слава России. Кстати, об Урале. Было бы очень правильно, достойно и справедливо назвать одну из улиц в Металлургическом районе Челябинска, где Богданов жил и работал, его именем. Он больше сделал для Урала, чем Клара Цеткин и Соня Кривая, вместе взятые. Не мне судить о величии поэта. Бог нам судья. Но живые стихи Богданова, когда я их читаю, наполняют тихим и печальным светом мою душу. г. Суздаль, ноябрь, 2000 год
P.S. После смерти Славы я долго не мог найти себе места. Горе было объемлющим всю мою тогдашнюю жизнь. За десять лет нашей дружбы он много дал мне и для понимания сути творчества, и для понимания сути современной общественно-политической жизни. Поэзия южного Урала осталась без лидера. Утрата была невосполнимой. В декабре 1975 года я написал стихотворение, посвященное памяти друга.
Памяти Вячеслава Богданова
Тридцать лет всего живет агава, Только раз цвести имеет право. Как её возвысила планета – Умереть от собственного цвета. Вячеслав Богданов
Вино разлито. Лампочка горит. Закуска на столе в обычном виде... И кто-то, улыбаясь, говорит: – Уж лучше в тесноте, да не в обиде! И добавляет: – Боремся со злом, забыв про нашу общую потерю Я никому не верю за столом! Ни соловью, ни евнуху, Ни зверю. Не верю я целующим Словам, Красивому наивному Обману. Не верю Обезволенным губам, С надеждой припадающим к стакану. Ты говорил: – Да будем хороши – и пил до дна за доброе начало. А где-то, в глубине твоей души, трагедия российская кричала. Не слышал ты, не слышали и мы, твои друзья, как будто бы оглохли. И вот стою один среди зимы. Цветы агавы до поры Засохли. Теперь тебе спокойно и темно Под белизной светящейся Берёзы. В моём стакане Нынче не вино А матерей, оплакавших нас слёзы. А кто-то шутит: – Боремся со злом, Губя себя легко и безвозвратно. Я никому не верю за столом! За круглым, полукруглым, за квадратным. И мне теперь уже не все равно, Когда стакан подносят к изголовью. Мне кажется: я снова пью вино. Как собственной захлебываюсь кровью!
* * *
Душа убитого поэта Явилась мне с другого света. И я до самого рассвета Не мог забыться и уснуть. Она была полна любовью Да болью, что сродни здоровью, Да пролитой невинно кровью Пугливой пулей подлеца.
Автор: Геннадий Суздалев (1939 – 2015) – известный русский поэт, член Союза писателей СССР
|
|
СЛАВЯНСТВО |
|
Славянство - форум славянских культурГл. редактор Лидия Сычева Редактор Вячеслав Румянцев |
