Дмитрий ЕРМАКОВ. Очарованный жизнью странник
       > НА ГЛАВНУЮ > ФОРУМ СЛАВЯНСКИХ КУЛЬТУР > СЛАВЯНСТВО >


Дмитрий ЕРМАКОВ. Очарованный жизнью странник

2020 г.

Форум славянских культур

 

ФОРУМ СЛАВЯНСКИХ КУЛЬТУР


Славянство
Славянство
Что такое ФСК?
Галерея славянства
Архив 2020 года
Архив 2019 года
Архив 2018 года
Архив 2017 года
Архив 2016 года
Архив 2015 года
Архив 2014 года
Архив 2013 года
Архив 2012 года
Архив 2011 года
Архив 2010 года
Архив 2009 года
Архив 2008 года
Славянские организации и форумы
Библиотека
Выдающиеся славяне
Указатель имен
Авторы проекта

Родственные проекты:
ПОРТАЛ XPOHOC
ФОРУМ

НАРОДЫ:

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ
◆ СЛАВЯНСТВО
АПСУАРА
НАРОД НА ЗЕМЛЕ
ЛЮДИ И СОБЫТИЯ:
ПРАВИТЕЛИ МИРА...
ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ
БИБЛИОТЕКИ:
РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ...
Баннеры:
ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

Прочее:

Дмитрий ЕРМАКОВ

Очарованный жизнью странник

Киляков В. Посылка из Америки. – М.: ИПО «У Никитских ворот», 2019. 552 с. 500 экз.

...И вот в моих руках этот солидный, в пятьсот с лишним страниц, том – сборник рассказов и повестей  «Посылка из Америки» (издательство «У Никитских ворот»). Отличное издание, которому можно только позавидовать или порадоваться. Радуюсь! И за автора – Василия Килякова, и за читателей…

Хотел говорить только о книге, но не получается…

Мы уже давно заочно знакомы с Василием. Обратить внимание на него посоветовал мне литературный критик Вячеслав Лютый, а рекомендация Лютого для меня значима. Я связался с Василием, и вскоре в скромной газете «Литературный маяк» появилась подборка его дневниковых записей (что прислал, то я с удовольствием и опубликовал). Потом ещё были публикации…  Такие записи – жанр особый, интересный, по ним (этим записям) сразу было видно, что Василий Киляков  умеет и дать моментальную и точную бытовую зарисовку, и поставить философский вопрос, и попытаться решить его, да просто – высказать мысль. И, надо сказать, мысли его – близки мне. Вот, например: «Бесконечно большая вселенная и ничтожно малая соринка на земле — всё касается друг друга, всё проникает друг в друга, и соприкосновение это происходит только в одном: в способности человека к молитве и созерцанию. А это — молитва и созерцание — подлинно тяжёлый труд…» (Созерцание – труд, это я понимаю и принимаю…)

И всё это он пишет замечательным русским языком. Но дневниковые записи – это, всё-таки, взгляд автора на мир с определённой, авторской, точки зрения, ограниченной рамками жанра – страницами дневника. Художественная же проза – это весь мир, увиденный, и глазами писателя, и глазами его героев.

И вот, наконец, я прочитал и рассказы, и повести, и эссе, и очерки, и даже интервью Василия Килякова – всему нашлось место в этой книге, видимо, подводящей итог на определённом этапе. Кое-что нашёл и в вездесущем интернете.

Читаю интервью Василия Васильевича, и вижу откуда что берётся: от человека с богатой и трудной судьбой (и при этом замечательного устного рассказчика) – деда, от деревенского детства, от школы в провинциальном городе, от хорошего учителя литературы, от книг… От России, от судьбы её, которая становится и судьбой каждого русского, не каждый только это чувствует и понимает. Киляков чувствует, от того он и пишет…

И теперь уже к книге…

Василий Киляков – неторопливый, внимательный и талантливый повествователь. Просто рассказывает простые истории жизни: «жили-были», «а потом», «а затем»… И проплывает перед внутренним взором читателя чья-то жизнь.

Если в дневниковых записях (по стилю, по мысли, по мировоззрению), как мне показалось, Василий Киляков близок к нашему современнику Владимиру Крупину, то в его рассказах и повестях увиделся мне гораздо более отдалённый творческий предшественник – Николай Лесков. Та же неторопливость, тщательность выделки, череда характеров, лиц, ситуаций («Очарованный старнник», «Левша», «Тупейный художник», «Запечатленный ангел» и т. д.)

Лесков при всей сложности своей жизни, судьбы, творчества – был именно очарован сложностью и красотой Божьего мира, и, прежде всего – человека как высшего творения в этом мире…

И интонация Василия Килякова – это именно интонация очарованного жизнью странника, познающего своей жизнью мир, и рассказывающего об этом таким же как он неторопливым слушателям-читателям.

Конечно, нельзя сводить всё творчество Василия Килякова к «похожести» на Лескова или, тем более, следованию по его пути. У Василия Килякова путь свой, взгляд свой, да ведь и время своё – «наше».

Вот, например, рассказ «Капитал». Это же «Очарованный странник наоборот». Очаровал Фому Кукина не мир Божий, а капитал, деньги. До того очаровал, что и муки он за этот капитал терпит, и на смерть готов (и свою, и чужую)… Рассказ страшный по своей беспощадности – гибнет Фома от копыта лошади, хотя всю жизнь был лошадником, и остаётся от него на свете сын – Пашка-Полчеловека (он-то на самом деле и виноват в гибели отца).

Только и надежда, что молитва, которую, единственную, помнит от прабабки другой герой этого рассказа… Но ведь это надежда, которая не умирает даже последней…

Такие рассказы, как «Неугомонный», «Товарищи» – это рассказы о столкновении живого, ещё по-детски наивного деревенского мира, с миром города, железа, душевного холода…

В «Стегнее и Варьке» рассказ переплетается с легендой, сказкой. И это уже не книжная традиция, это традиция устного рассказа.

Раньше мужики, ходившие из деревень в отход (на работу в город) или, позже, на лесозаготовки, специально брали с собой человека, обычно старика, который вечерами рассказывал сказки, легенды, истории из жизни, что-то на ходу придумывал, прибаутку подпускал… Вот таким «сказочником» становится в некоторых рассказах и Василий Киляков (как и герой его рассказа «Балагур»)…

И так страница за страницей проплывают образы, лица, судьбы: новорусские чиновники и просто русские сидельцы, палачи и жертвы, мужики и бабы… Народ.

Задержусь ещё на заглавном рассказе – «Посылка из Америки». Герой едет дождливым осенним днём на мотоцикле в родную деревню, по пути останавливается, чтобы согреться и обсохнуть в доме знакомой одинокой старухи. Она показывает семейные фотографии на стене… «Я слушал и думал: как странно, что мы все, особенно в городах, потеряли эту традицию – красный угол с образами, хоть маленький, но иконостас, где главенствует Спас. Под ним – Божья Мать… А что же было рядом с красным углом, вправо и влево по стене? Родители, умершие и почитаемые «из рода в род», как сказано в литии по умершим… Нет сомнения, что мы молимся за нашу родню тут, а они «оттуда» благословляют нас…»

Старуха, тем временем, рассказывает о необычной судьбе «своего Мити», от которого  у неё три дочери и сын… Ушёл на фронт, а оказался в далёкой Америке, и даже присылал оттуда письма, а однажды и посылку с дешёвой ерундой. Но она хранит и присланный им настенный коврик, и ящик из-под посылки, а в ящике письма от него и с фронта и из Америки… И последнее письмо мужа уже из больницы… И ведь ей даже неважно, почему, как он оказался в Америке (наверное, после немецкого плена). Когда герой уходил, старуха заставила его надеть тёплые сухие носки, передала поклон его бабке – подруге ещё с молодости…

Приведу большую, но необходимую для понимания жизненной и творческой позиции Василия Килякова цитату: «Я ехал уже затемно и всё думал о бабке Марфе, о себе. Думал об этих полях непаханых с колками берёз… Что в них, в этих берёзах? Отчего так живуча в сердце эта тоска по родине, да такая, что на чужбине человек заболевает ностальгией и даже гибнет. Страдает, не видя эти горизонты. Есть какая-то особенная торжественная грусть в этой серединной Руси, тоска обречённого, влекомого промыслом русского по своему голгофскому пути <…>. И песни такие же: долгие, грустные, чаще – острожные. И пытался я вспомнить весёлые песни – никак не мог <…> Русский народ, едва ли не весь и едва ли не каждый из нас, - идёт, неся свой крест.

Бабушке своей я передал привет от Марфы.

- <…> И носки подарила? Ну и я в долгу у неё не останусь, я ей отомщу…

Это её «отомщу», против обычного понимания, вызвало у меня не смех, а печаль, едва не со слезой. Такой-то жалостью пролилось в сердце к земле нашей бесприютной, ко всем людям, жившим до нас и живущим с нами. И долго ещё глядел я с крыльца на поля, на косогор, на горизонт в дожде… На эту скудную и дорогую сердцу русскую голгофу…»

Вот эта печать, жалость, сопереживание и проживание «русской голгофы» и есть суть творчества Василия Килякова. И эта жалость (любовь) отзывается в сердце читателя.

Но вернусь к книге. Повесть «Родное пепелище» – горькое повествование о том, как вытесняются с родной земли её хозяева… Уходил Антон Волчихин в армию из одной страны, вернулся в другую, в которой убивается русская деревня, орудуют по деревням банды «собирателей» икон, нет работы и даже хлеба… До конца борются за жизнь и своё достоинство отец и сын Волчихины, да они вынуждены оставить родную деревню, но они ищут работу, не опускаются на дно новой жизни… И всё же последним исходом стало для Серафима («огненного») – сожжение собственного дома и, так случилось – самосожжения… Так, языками пламени, испокон, уходила на небо Русь, не сдаваясь врагу…

Следующая повесть «Последние» – как врачующая повязка на обожжённую душу читателя. Последние деревенские старики и старухи – хранители векового лада – герои её. И, если Василий Киляков написал о них, то я верю, что они всё же не  стали последними. А иначе не устоял бы этот мир.

«Благочестивому читателю» – эссе, видимо, сложившееся из дневниковых записей. Здесь и рассуждения над книгой «Луг духовный» блаженного Иоанна Мосха, и размышления о дне сегодняшнем, о творчестве, о политике, о том, говоря словами Шукшина – «что с нами происходит»…

«Что с нами проиходит?» – задавал вопрос в начале семидесятых прошлого века Василий Макарович. В наше время это произошло – торжествующий хам, бездуховность – вот что присходит… И об этом тоже рассуждает Василий Киляков в эссе «И охладеет в людях любовь…», имеющем подзаголовок «Размышления над рассказами В.М. Шукшина вдали от «демонстрации Оккупай и памятника Абаю-Ибрагиму Кунанбаеву».

Признаюсь, у меня есть эссе с подзаголовком «После прочтения рассказа Василия Белова», есть и попытка «беседы» с Шукшиным – письменного разговора с ним. То есть, мне близка и интересна такая форма – размышления, отталкиваясь от творчества любимого и уважаемого писателя. И я, как Василий Киляков, в поисках правды не пойду  к «оккупаям-абаям», я лучше возьму с полки книгу Шукшина, Белова или Абрамова – тех писателей, которые уже много поняли в русской жизни и указали пути по ней… Вот Киляков пишет: «…Василий Макарович Шукшин – это и есть Школа. Школа с большой буквы. И никакими усилиями русскоязычных не погасить величия этой школы: чтобы принадлежать к ней – нужно иметь достоинство…»

Василий Киляков, безусловно, принадлежит к Школе Василия Шукшина…

И следующее эссе «Душа-частушка» ещё раз подтверждает его принадлежность к этой Школе. Через частушку – выражение народного характера – вся история страны от Ленина до Ельцина и авторское рассуждение об этой истории.

За эссе следует интервью, взятое у Василия Килякова Ириной Гречаник – вот  такое необычное построение книги. Не буду отнимать у читателя возможность самому прочитать это интервью, в котором Василий Киляков раскрывает природу своего творчества, высказывает свой взгляд на мир, на то же творчество. Приведу лишь его последние слова: «Время как «млат», который, «дробя стекло, куёт булат». И всё же надо делать выводы, надо знать, что без опыта и выводов мы безоружны. Надо собрать стекло, переплавить. Это стекло – наши память и опыт. Переплавить и вылить в форму, в потир, в светлую причастную чашу… Мы должны научиться прощать, держаться вместе и помнить то бурное море – озеро Галилейское, - которое переплывали апостолы. Море бушевало, а Христос спал. Спал, но не отсутствовал.

Надо ввериться Его воле, грести и держать кормило. «Делай, что должно, и пусть будет, что будет» – это про нас. Все мы плывём в одной лодке, под одним парусом, хотим мы этого или нет. Всё будет, впереди ещё много тревог и радостей».

Но интервью не заканчивает книгу. За ним следуют два очерка – ещё одна грань таланта Василия Килякова. «Худая жизнь» – бедовая судьба женщины потерявшей на чеченской войне сына и взявшей на себя право и власть вершить суд – не справедливый, не правый, но… вынужденный…

И очерк-воспоминание «Возвращение снега», посвящённый памяти замечательного русского писателя Глеба Горышина. Да, так и бывает – почти случайные и внешне незначительные встречи с «большими» людьми (духовно большими, значимыми) со временем тоже вырастают, наполняется внутренней значимостью. Вот так и вырос этот очерк…

А заканчивается эта большая книга маленькой, на полторы страницы, философской зарисовкой, размышления автора над листом бумаги, молитвой: «…Просил бы Его всей его милостью и благодатью – помогать мне тем одним, чтобы оставаться мне наедине с собою, со своими мыслями и чувствами… Я просил бы Его обратить  в вечное вот этот предрассветный час, уходящую ввысь луну и этот миг, это мгновение, которым заканчиваю я эти строки. Я просил бы Его не то что обратить в вечное, а хотя бы продлить мне время творчества, – муки моей и радости…»

И мне хочется встать на молитву рядом с автором этих слов, замечательным русским писателем, странником, очарованным Божьим миром – Василием Киляковым, от которого с надеждой жду новых мыслей, новых строчек, новых книг…

 

 

 

 

СЛАВЯНСТВО



Яндекс.Метрика

Славянство - форум славянских культур

Гл. редактор Лидия Сычева

Редактор Вячеслав Румянцев